|
Магмары всегда оставляли за собой огонь. Возможно, это лава, текущая в их жилах, даровала им столь нестерпимую тягу к пламени. Грозная неутомимая орда продвигалась все глубже, от границ материка Огрий к его центру, а за их спинами дымилась выжженная земля, на которой не смог бы существовать никто. Эту лавину завоевателей бесполезно было сдерживать – слишком мощным был военный поход, направленный против людей. Магмары буквально сметали небольшие заграждающие отряды, не замедляя шаг войска даже для того, чтобы допросить пленных или подобрать ценные доспехи, обагренные кровью. Если на пути армии стояло людское поселение – дрожь земли под коваными сапогами была последним, что его обитатели успевали ощутить в своей жизни. Короткая и жестокая резня, вскрики жертв – и вот уже огонь охватывает свою новую вотчину, переползая от одной соломенной крыши к другой, лакомясь с одинаковым рвением и деревянной изгородью, и лежащими вповалку на дороге телами.
Эту страшную картину, полную рева разбушевавшегося пламени и треска превращающихся в уголь балок, -ЛАТИНОСС- увидел, когда вернулся домой после дальнего похода из заповедных лесов, где он и его соратники пытались лишить жизни коварную чародейку Эдеру, объявившую зачарованную чащу своей законной вотчиной. Он был уверен, что его возвращение обрадует семью, и уже заранее предвкушал, как улыбнется радостно жена, завидев на горизонте силуэт Беронского тигра, навьюченного всевозможными трофеями, как дети наперегонки устремятся к отцу, взахлеб пересказывая те немудреные события, что случились во время его отсутствия... Он не знал, что уже день прошел с той поры, как ему не к кому и некуда стало возвращаться... На месте родной деревни его поджидало лишь пламя – ненасытное, жадное, уже успевшее пожрать все на своем пути и теперь медленно умиравшее на черной от пепла земле...
Первым его инстинктивным желанием было оборвать свою жизнь тут же – на месте, где погибло все, что составляло смысл его существования. -ЛАТИНОСС- медленно, практически в трансе взял в руки меч и взглянул на его лезвие. Тонкое, острое – оно притягивало взгляд, словно говоря: «Давай, ну же, это единственный выход». Он был готов одним ударом клинка покончить с кошмаром этого дня, переходящего в глухой тоскливый вечер, как вдруг отчаянная, бешеная мысль промелькнула у него в голове. Если он сделает то, о чем так отчаянно взывает его рассудок, то кто отомстит за его семью? Кому из живущих на свете порождений Шеары будет хоть малейшее дело до несчастного селения, участь которого была предрешена богами? Он не обманывался: за гибель этих людей не понес бы наказания ни один магмар...
В этот момент привычный всем человек умер и родился Охотник и, одновременно, Зверь. Каким-то животным чутьем он выслеживал вражеские отряды, к тому моменту несколько разобщившиеся и движущиеся по разным дорожным трактам. Дальше в дело вступал Охотник... Возвращаясь из очередной ночной вылазки, он долго оттирал с рук капли лавы, застывающие на коже серой броней, а затем вновь уступал дорогу Зверю, знающему толк в охоте на недругов.
Возможно, это безумие привело бы его однажды прямиком в руки врага, но, заслышав о чужаке, объявившем месть всем магмарам без исключения и успешно истребившем не один десяток отбившихся от основного войска групп, прочие борцы с захватчиками принялись искать неведомого Охотника, никогда не возвращающегося на свою стоянку без очередной добычи. Тем из них, кому это удавалось (что само по себе было нелегким делом, так как -ЛАТИНОСС- умело маскировал свое убежище), приходилось выдержать еще более сложное испытание. Охотник не проверял ни их боевых умений, ни качество и заточку оружия, не слушал высокопарных речей о долге и справедливости. Он просто смотрел очередному кандидату в глаза (испытавшие это потом клялись, что никогда в жизни не ощущали такого тяжелого и мрачного взгляда, пронзающего всю душу насквозь и обшаривающего каждый ее уголок в поисках потаенного помысла), а затем задавал единственный вопрос:
- Тебе есть за что мстить магмарам, боец?
Его собеседнику не нужно было даже отвечать. -ЛАТИНОСС- видел нужное слово в искре боли, мелькавшей под напускной пеленой равнодушия.
И тогда он протягивал своему новому товарищу руку и, указывая куда-то за горизонт, говорил всего одно слово:
- Идем!
|
|