Может, кто тоже читает...

Тот, кому не знаком бренд S.T.A.L.K.E.R. может не читать
Андрей Левицкий
С. Х. В. А. Т. К. А
Аннотация

Тимур Шульга – самый молодой сталкер в Зоне. Неожиданная и страшная смерть грозит его старшему брату – такой смертью не умирал еще никто здесь, и Тимур, уже год как покинувший земли Отчуждения, решает вернуться, чтобы попытаться спасти его.Он еще не знает, что все это связано с так называемым «слизнем» – очень дорогим, таинственным и опасным артефактом. Всего три «слизня» существует в Зоне. Аномалию, породившую их, не видел никто, кроме нескольких сталкеров, которых давно нет в живых. Ведь она расположена посреди Могильника и путь к ней перекрывают Челюсти, унесшие жизни множества искателей легкой наживы.И чтобы спасти брата, Тимуру предстоит отправиться туда.



Людям, у которых отсутствует воображение, запрещается читать эту книгу

Глава 1

Подросток – это не возраст, а состояние ума. Еще не получив паспорта, человек может быть более взрослым, чем иной в сорок лет. Все зависит от жизненного опыта. Если ты спасал других, а другие спасали тебя, если тебе не раз и не два угрожала смерть, если первого человека ты убил в четырнадцать (пусть даже это был мародер, прокравшийся посреди ночи на стоянку, чтобы прирезать тебя ржавым перочинным ножом ради ствола, жестянки с тремя последними патронами и тощего рюкзака с остатками снеди) – короче, если в двенадцать лет тебя забрали в Зону, то взрослым ты станешь задолго до двадцати.
Вот только на большой земле об этом не знают. Там не привыкли к совсем молодым парням с жесткими складками у рта и бесшумными движениями кошки, не замечают их колючего взгляда и постоянной настороженности – большинство взрослых за Периметром не принимают молодых всерьез.
А зря.
– Топаешь как кабан, – сказал Тимур Шульга. – Тебе бы не на медведей в Гималаях охотиться, а слонов в зоопарке пугать.
Вообще-то инструктор по выживанию в тренировочном лагере большой турфирмы, отправляющей клиентов на сафари и во всякие экстремальные экспедиции, может позволить себе по отношению к подопечным много чего. Гораздо больше, чем какой-нибудь тренер из дорогого спортзала для скучающих жен олигархов. Но бритому здоровяку в найковских кроссовках, спортивках и короткой черной майке, из-под которой выпирало белое, мягкое, как тесто, пузо, такое обращение не понравилось.
– Ну ты, сучонок мелкий! – Он ткнул Тимура в грудь толстым пальцем с «гайкой» такого размера, что ею запросто можно было проломить кому-нибудь лоб. – Поговори у меня!
– Сними хотя бы цепи свои. Ты не понимаешь, что ли? Зазвенят не вовремя – и конец тебе.
– Вы! – рявкнул Боров.
На запястье его правой руки и на шее висели золотые цепи, обе толстые до неприличия.
– Что «вы»?
– Меня зовут Вениамин. Для тебя, малолетка, Вениамин Михайлович. Понял? Не тыкай мне тут!
Они стояли посреди ровной травяной площадки на краю лагеря; с одной стороны – заросший ельником склон большого холма, с другой – аккуратные бревенчатые домики, столовая, здание администрации и паркинг с джипами. Здесь турфирма перед каждой поездкой неделю тренировала и натаскивала клиентов, чтобы не лезли в пасть львам, под ноги бегущему стаду буйволов, не падали со скал и не умирали от жажды в пустыне, отбившись от группы. В лагере работали три пары сменных инструкторов – по стрельбе, альпинизму и выживанию. Напарник Шульги, пропитанный спиртом Магарыч, родной брат директора лагеря, болел головой после вчерашнего, и Тимуру пришлось отрабатывать чужую смену.
На краю площадки сидели, поджав ноги, остальные члены группы, которой через три дня предстояло отправиться в северные Гималаи, и с любопытством наблюдали за происходящим.
– Повторяю, – сказал Тимур. – Ходить надо, переставляя ноги вот так.
Он неслышно «перетек» по траве, не потревожив ни одной травинки, – во всяком случае, такое впечатление создавала эта мягкая скользящая походка со стороны.
– Все понятно? – Шульга оглядел зрителей и Борова, который скептически кривил толстые губы. – Стопу ставите вот так… С пятки на носок, стопа при этом слегка изогнута… Сначала это вызывает напряжение, но привыкаешь быстро, потом станет даже удобнее ходить. Еще раз, смотрите. Идете, будто гладите землю…
Стоял летний вечер, было тепло и тихо, лишь ветви елей иногда шумели на ветру. Группа из семи мужчин и трех женщин примерно между тридцатью пятью и пятьюдесятью, а также двух девушек старше Тимура всего на пару-тройку лет смотрела во все глаза и слушала во все уши. Особенно девушки, одетые в джинсовые бриджи, матерчатые туфли и светлые маечки. Иногда они склонялись друг к другу и перешептывались, не отводя от инструктора взгляда, и глаза у них при этом были такие… В общем, Тимур вполне допускал, что, когда стемнеет и скомандуют отбой, одна из них заявится к нему в домик, якобы попить вечернего чая. А может, кстати, и обе. Как же их звать? Шатенку, кажется, Лена, а вторую, коротко стриженную, – Вика. Или наоборот?
– Попробуй, – предложил Тимур, игнорируя требование Борова обращаться на «вы». – Вот так, как я показал…
Боров сделал шаг, громко топнув. Молодой инструктор его раздражал, и краснорожий с самого начала старался все делать наперекор ему. Почти в каждой группе попадался хотя бы один такой клиент, причем это всегда был мужчина. Им, видите ли, западло слушать мальчишку, они даже на миг не допускают, что тот чему-то может научить таких бывалых, тертых, битых жизнью взрослых парней.
А все почему? Да потому что, имея бабки, любовниц, хаты, тачки и устоявшийся бизнес, многие из них оставались в душе подростками. Они были младше Тимура, хотя и не возрастом.
– Чё мне ее гладить, землю твою, она баба, что ли? – брюзгливо спросил Вениамин Михайлович. Было в его лоснящемся лице и в манере говорить, кривя пухлые, по-детски розовые губы, что-то очень противное. – Мы куда ваще едем, а? – Боров посмотрел на группу, остановив взгляд на девчонках, от чего Вика (или Лена?) поежилась. Тимур помнил, что вчера вечером толстяк пытался зажать ее возле домика администрации, и девушка еле вырвалась. – Мы на каток, что ль, собрались? Мы, б… в горы идем – чё мне там землю гладить?
– Ты на медведя едешь охотиться. И если он тебя услышит раньше, чем ты его, а рядом не будет проводника…
– Да чё мне тот гризли? Я его – во! – Боров поднял большие руки и сжал кулаки. – Задушу! Я с такими по жизни справлялся… Да мне… Да когда мы бригадой в Тиходонске… Медведь твой – тьху!
Он плюнул Тимуру под ноги, выражая свое отношение к гималайским медведям и юнцу-инструктору, и тогда Шульга не выдержал.
– С кем ты там справлялся? – презрительно бросил он, отворачиваясь. – Ты и со мной не справишься, куда тебе на медведя.
Тимур повернулся к группе, собираясь объявить, что занятие окончено, когда часть сидящих на траве людей изменилась в лице, а Лена (или Вика?) ойкнула, приподнявшись.
Горячее дыхание обдало ухо, и Вениамин Михайлович обхватил инструктора за плечи, одновременно ударив сбоку коленом по ребрам. Он, наверное, рассвирепел не на шутку, да вот только выдал себя шелестом травы и звяканьем золота, потому и потерпел фиаско: Тимур присел, выскользнув из объятий еще до того, как руки на плечах успели сомкнуться, прикрыл бок локтем, повернувшись, упал на колени и костяшками пальцев врезал Борову под дых. Удар коленом все равно получился изрядным, Тимура качнуло, зато ему удалось пробить пресс вместе с наслоениями жира – Вениамин Михайлович, шумно выдохнув и разинув рот, отшатнулся. Тимур вскочил, выбросив вперед руку, открытой ладонью попал Борову в жирный подбородок, отчего голова того откинулась. Третьим ударом Тимур опрокинул его на спину. Встав над ошарашенным противником, сказал, отряхивая колени:
– Медведь, конечно, иначе махаться будет, но услышит он тебя так же, как я сейчас услышал. А снял бы ты свою бижутерию и шел тихо, как я учил…
То ли Вика, то ли Лена захлопала в ладоши, и через миг подружка присоединилась к ней. Отличавшийся большой культурой поведения Вениамин Михайлович давно достал всю группу: один мужчина широко улыбнулся, другой довольно крякнул, радостно засмеялась женщина в пятнистой косынке. А потом за их спинами появился Пал Палыч, и Тимур тихо выругался.
Боров сел, упираясь в траву руками и широко расставив ноги в задравшихся чуть не до колен спортивках. Икры у него были толстые, светлые и неожиданно безволосые, они производили какое-то умильно-забавное впечатление, напоминая нежные, розовые бока поросенка.
– Ты, – хрипло начал он, облизываясь, – ну, сука, я тебя…
Рожа его налилась закатным багрянцем.
– Вениамин Михайлович! – Пал Палыч, поправляя очки в тонкой золотой оправе, протрусил между людьми, схватил Борова под мышки и стал поднимать. – Я прошу прощения… Мы все просим… Вы… Шульга, отпусти группу! Товарищи, занятие окончено. Вениамин Михайлович, прошу в столовую… Всех прошу… Шульга, иди отсюда! Ко мне через полчаса!
Народ потянулся в лагерь, причем Вика с Леной на прощание одарили Тимура многозначительным и, как ему показалось, многообещающим взглядом. Он тоже зашагал к домикам, а за спиной ревел оклемавшийся Боров:
– Он меня опрокинул!!! Урою *уку!..
Тимур шел ровно, не ускоряя шага и не оборачиваясь.
– Вениамин Михайлович, я вас прошу…
– Да я… как тебя, Палыч, я ж его завалю! Не погляжу, что пацан! Он… б… он меня ударил, ты понимаешь?! Я Костюхе скажу, он…
– Вениамин Михайлович, давайте не будем доводить это недоразумение до сведения Константина Григорьевича…
Через двадцать пять минут, помывшись и вместо тренировочного камуфляжа надев джинсы с футболкой, Тимур встал на пороге кабинета Пал Палыча.
– Успокоили клиента? – Директор лагеря сидел за низким столом и смотрел в экран ноутбука. – Клиента, – повторил он, не поднимая глаз. – А ты знаешь, что это за клиент?
– Боров.
– Чего?!
– Вениамин Михайлович Кацюбинский. – Тимур пожал плечами. – Друг Константина Григорьевича.
– Друг! У таких, как эти господа, не бывает друзей – только деловые партнеры. Подельники. Кореша. А Константин Григорьевич – один из соучредителей нашей фирмы! Треть этого лагеря ему принадлежит, понимаешь ты? – Пал Палыч посмотрел на Тимура поверх экрана. – И мне перед его «другом» только что ковриком расстилаться пришлось, чтобы успокоить!
Тимуру ничего не оставалось, кроме как опять пожать плечами:
– Ну извини, Палыч. Он с самого начала напрашивался. Лез на рожон постоянно, спорил, мешал проводить занятия. Если бы…
– Мне на тебя все время жалуются, Шульга, – перебил начальник. – Тот же Боров… то есть – тьфу! – Вениамин Михайлович вот сейчас наговорил с три короба. Что ты им там плел про пиратов сегодня утром?
Тимур удивился:
– Про каких пиратов? А, про повязку…
– Про повязку! – Палыч закипал все сильнее.
– На картинах или в фильмах часто бывают пираты в черных повязках. Все думают, потому что они одноглазые, второй глаз в бою выбили, но это фигня. Пираты надевали повязки, чтобы один глаз заранее привык к темноте. Это давало преимущество, когда во время абордажа они с освещенной палубы попадали в трюм. Сдернул повязку – и тот глаз, который был под ней, нормально видит, а человек без повязки на несколько секунд почти слепнет.
– И как это нам сейчас пригодиться может?
– Мы тоже так делали иногда, – пояснил Тимур. – В местах, где подвалы или туннели…
– Сталкерские замашки, – процедил Палыч и поднялся. Опершись кулаками на стол, подался вперед и сказал: – Вот что, Шульга. Мне твой гонор и наглость, которые ты из Зоны за собой приволок, надоели. Вот они у меня где! – Начальник стукнул себя ребром ладони по кадыку, но слишком сильно – сморщился от боли, скривился так, будто откусил от лимона. – Здесь не Зона, Шульга, здесь нормальный мир. В котором живут нормальные люди, а не всякие мутанты!
Уже понимая, что сейчас будет, внутренне приготовившись к этому, Тимур мотнул головой.
– Нет, это там нормальный мир. – Он ткнул пальцем себе за спину. – И нормальные люди. А здесь одни только мутанты и остались.
– Проповеди свои будешь на ЧАЭС этим… псевдоплотям читать! Короче, Шульга, ты уволен. Ночуешь в лагере последний раз, а утром чтоб духу твоего тут не было! Все, вон из кабинета!
– А деньги? – спросил Тимур.
– Какие еще деньги?! – Голос Палыча почти сорвался на визг.
– За две последних недели. Я восемнадцать занятий провел, Магарыча заменял… Короче, бабки мои гони.
– Бабки?! – заорал начальник, окончательно выйдя из себя. – Ты… сталкер! Из-за тебя этот жирный на меня вызверился… Костюхе нажалуется, и тот может… Пошел вон отсюда! Вон, понял?!
– «Б..» забыл добавить. – Тимур повернулся к двери.
– Что?! – раздалось сзади.
– Надо было сказать «Понял, б..?», Палыч, тогда бы ты совсем на Борова стал похож – такая же скотина, только в очках.
Раздался шорох, потом стук, хруст… Кажется, начальник запустил следом ноутбуком и попал в дверной косяк, но Тимур не стал возвращаться, чтобы позлорадствовать, а сразу направился в свой домик.
Солнце уползло за поросший ельником холм, воздух посвежел. Чувствуя неприятную, какую-то холодную пустоту в душе, он быстро собрался, побросав немногочисленные пожитки в рюкзак и спортивную сумку, достал из тумбочки початую бутылку водки, стакан и разорванный пакет сухариков, налил граммов двести и выпил единым духом. Съев сухарик, взял сигарету из пачки со стола. Закурил, клацнув зажигалкой, сделанной из большой винтовочной гильзы. Это Стас ее смастерил и подарил на днюху – брат любил всякие поделки, они у него хорошо получались.
Глубоко затягиваясь и выпуская дым кольцами, Тимур подошел к мутноватому зеркалу. В нем отразился молодой парень среднего роста, с покатыми крепкими плечами, обветренным лицом и выцветшими белесыми бровями. В пятнистых кедах, старых джинсах и застиранной футболке с едва различимым рисунком.
Молодой – да не совсем. В лице было что-то такое… Он сам не мог понять, что именно. То ли слишком жесткий рот, то ли глаза смотрят чересчур пристально. Ему не нравился этот взгляд.
Да и не только взгляд – он не нравился себе весь, целиком. Тимур был недоволен этим миром, собой и своим местом в нем.
А еще тем, что совершил почти год назад. Тем поступком, который отрезал его от прошлого, из сталкера, бродяги Зоны, сделал обычным человеком. Ну, почти обычным. Простой гражданин Украины в его возрасте либо просиживает задницу на лекциях в институте, либо бьет баклуши в бурсе, либо ишачит где-нибудь подсобным рабочим, официантом или кем-то еще… Но не служит инструктором по выживанию в лагере для «экстремальных туристов».
Не отворачиваясь от зеркала, Тимур попятился, взял с тумбочки бутылку и сделал несколько глотков из горлышка. Поднес сигарету к губам, снова подступил к мутному стеклу, затянулся и выпустил клуб дыма, почти закрыв лицо, на которое ему было неприятно смотреть.
Интересно, Стас еще жив?
От этой мысли Тимур вздрогнул. И покосился на фотографию, пришпиленную кнопкой к деревянной раме.
Старая, блеклая.

Вояка поежилась, и Растафарыч обнял ее покрепче.
– Опыт надо мной проводили! – выпалила она. – А потом и над ним хотели. Начальник их, седой этот, один раз упомянул, что мы – подопытные! Как кролики какие-нибудь или крысы лабораторные… Гады они, суки распоследние!
Тимур перевел взгляд на Растафарыча:
– Ладно, давай ты, только внятно и по порядку.
– Если по порядку, мэн, то дело так было… – рассудительно начал тот.
Выяснилось, что штопаные мазафаки, закопать их всех в конопле, не поверили, будто нападение на микроавтобус было осуществлено без участия водителя, и решили, что он – наводчик в доле. И поэтому, когда Маша привела его на базу НИИЧАЗа в бывшем колхозе «Красные Знамена Октября», Растафарыча схватили. Как и саму Вояку – она, провожая спутника, подошла слишком близко к базе, наблюдатель с вышки заметил, что «предатель» был не один, и как только его взяли, была выслана погоня.
Они некоторое время отдыхали в глухом подвале, а потом обоим надели черные мешки на головы и стянули руки за спиной. Дальше был полет и лаборатория. Мешок с головы Растафарыча стащили лишь после того, как он уже сидел на стуле перед лежанкой, к которой пристегнули ремнями Вояку.
– А что за опыт? – спросил Тимур. – В чем он заключался?
Машка всплеснула руками, Растафарыч снова покрепче обнял ее, и она прильнула щечкой к костлявому плечу.
– К башке провода присобачили и давай уколами колоть!
– Уколами?
– Ну, такими… электрическими. От них в голове так пусто-пусто стало, поплыло все, а потом… Потом я странное увидела. Вроде коридора темного, в конце его свет. Полетела к нему. Но тут стрельба поднялась, крики. Темно стало. Потом он, – Вояка ласково ткнула Растафарыча под ребра острым локотком, – меня отстегнул. Я, конечно, не сразу поняла, кто это, темно ж, но он зашептал на ухо…
– Так это тебя убивали медленно на той лежанке, – понял Тимур. – Чтоб «слизень» твое сознание в себя засосал, а они чтобы приборами это измерили. Потенциалы там всякие электрические и другое…
– Чего? – Она воззрилась на него.
– Опять заговариваешься, школьник? – спросил Растафарыч. – Тогда про брата во сне что-то толковал, теперь вот…
– Не заговариваюсь. Тебя бы там убили, Маша. А потом и тебя. И стали бы прослушивать артефакт, который на консоли был закреплен, по-всякому. Сравнивать, какие у него параметры были до опыта, какие после…
– Тот, который ты у меня забрал там, в коридоре? – уточнила Маша. – Я, кстати, таких раньше ни разу… хотя вроде много артефактов всяких перевидала.
– Это «слизень», – пояснил Тимур. – Очень редкий. Он засасывает в себя сознание, если кто-то рядом умирает. На несколько дней, а потом…
– Ты бредишь, брат? – участливо спросил Раста-фарыч.
Тимур вздохнул. И рассказал им все.
Ему давно надо было выговориться, но не было никого, кто годился бы на эту роль, даже Старик не подходил. А эта конопатая Джульетта с патлатым Ромео… Они выслушали его.
И поверили.
Это было самое удивительное.


***

Вертолет опустился почти на то же место, куда раньше села вертушка Седого, и пятеро подтянутых парней в камуфляже, вооруженные автоматическими винтовками М-16, импортными пистолетами и ножами, ловко выпрыгнули наружу. Они рассредоточились, двое по приказу капитана обогнули здание, но не нашли ничего интересного, кроме свежей могилки, из которой торчала кривая доска с гвоздем. На ней было выцарапано: «Аганек. Лучшей па-Джигатель Зоны». Спецназовцы вернулись – трое других Уже стояли по сторонам от большого пролома в стене.
– Это зомбаки так поработали? – удивился один. – Не может быть. Походу, сюда ракетой саданули… и не одной вроде.
Капитан отдал команду, и спецназовцы нырнули в здание. Изнутри донеслись удаляющиеся шаги. Смолкли. Некоторое время стояла тишина, потом в доме грохнул взрыв, сразу за ним с небольшим промежутком – еще два. Застучал автомат, несколько раз щелкнули винтовки, но их заглушил грохот дробовика. Последовали еще несколько одиночных выстрелов – и все стихло.
Вскоре в проломе показались нагруженные оружием бандиты. Первым выскользнул Гадюка, ведущий перед собой Петра, к затылку которого он приставил пистолет. Следом, все еще агрессивно скалясь, часто облизываясь и непроизвольно взрыкивая, вышел Жердь, весь увешанный винтовками. Сумка Огонька тоже была у него. Последними выбрались Боцман с Филином, остановились у дыры в стене.
– А может, нам тут схрон устроить? – спросил Боцман, но тут же сам себе ответил: – Нет, что я говорю! Сюда вояки скоро понаедут…
Оставив оружие в кабине, Жердь выбрался наружу и рысью устремился к ним, расстегивая сумку.
– Командир, ну так что? – еще издалека закричал он. – Жечь?
– А ты сможешь? – с сомнением спросил Филин.
– Смогу!
– Не сможешь, – отрезал Боцман. – Огонек бы смог, а ты в этом не сечешь.
– Секу я, секу! – Жердь остановился рядом, возбужденно копаясь в сумке. – Умею! Я ж следил всегда, как Огонечек это делал, что мешал… Не, ну конечно, как он – не смогу, Огонек у нас… Он у нас гений!
– Был, – сказал Боцман. Жердь понурился.
– Был, – тихо повторил он, глядя в землю. – Был, да. Умер Огонек. – Бандит вскинул голову и ухмыльнулся немного безумно: – Но дело его живет! Я смогу, ну разреши, командир!
– Так, ладно, но без экспериментов, – сказал Филин. – Никаких смесей, понял? Льешь что-то одно, и все. Вопросы?
– Нет вопросов! – Жердь нырнул в пролом. Когда главарь с помощником забрались в вертолет, датчики приборов на панели уже горели, а пилот крутил рукоятки настройки.
На небольшом плоском мониторе зажглась зеленая карта Зоны, расчерченная белыми квадратами координатной сетки. Мигнув, погасла, разгорелась вновь. Петр повернул что-то – и на краю карты возник световой квадратик.
– Это вертолет шефа, – пояснил он, не глядя на бандитов.
– Крути шарманку, – велел Филин, заметив, что из здания выскочил Жердь.
Пока бандит залезал внутрь, винт с гудением раскрутился, и как только дверца захлопнулась, вертушка начала взлетать. Все нахлобучили наушники.
– Ну, и почему оно не… – начал Боцман, сидящий сзади вместе с Жердем и Гадюкой, и тут из пролома плеснулся огонь.
– Он синий! – гаркнул Филин, оборачиваясь. – Тебе что сказано было?!
– Да не мешал я ничего, не мешал! – крикнул в ответ Жердь. – Из одной бутыли только полил, на трупы попрыскал там, на приборы, по стенам… И все! Может, в той бутылке у Огонечка уже смесь какая была?
– А искры – вообще малиновые какие-то, – вставил Боцман.
Огонь ударил из щелей в закрытых железом окнах первого этажа, а потом вертолет стал поворачивать и горящее здание уплыло в сторону.
– Слушайте, а куда летим? – спросил Жердь, пропустивший предыдущий разговор и пояснения пилота. – Где Шульга теперь?
Петр лишь молча ткнул пальцем в светящуюся клетку на карте. Жердь, просунув между передними сиденьями голову, сказал:
– Это ихний вертолет? А чего он на месте торчит? Разбился, что ли?
– В случае аварии маячок дает тревожный сигнал, – ответил Петр. – Нет, они просто сели.
– Ну и где они сели?
Все уставились на карту, и после продолжительной паузы Боцман неуверенно сказал:
– Может, я не так смотрю… Но это ж граница Могильника, да?

***

Выпотрошив аптечку, Вояка заявила:
– Не вижу я снотворного. Может, и есть, но тут половина названий импортные.
– А ну дай я погляжу.
Растафарыч тоже влез в кабину, потом и Тимур. Возможно, среди россыпи разноцветных упаковок с русскими и английскими надписями и пряталось снотворное, но они его не нашли.
Контейнер c тремя сросшимися «слизнями» стал куда тяжелее, и Тимур, отстегнув его, положил на сиденье рядом. Когда, махнув рукой, Растафарыч спрыгнул на землю, Тимур последовал за ним, а Маша осталась сидеть внутри, с любопытством разглядывая приборную панель.
Обойдя вертолет, Тимур встал на склоне и поднял голову. Было жарко, ярко светило солнце, иногда по холму пробегала тень облака. Спать не хотелось как никогда.
– Я не могу, – сказал он.
– Что? – спросил Растафарыч.
– Стае внутри артефакта вот-вот погибнет. Растворится там… Он уже гибнет, понимаешь? К ночи от него, наверное, ничего не останется, он в последний раз, когда я его видел, был таким… как привидение. Прозрачным. Где-то позади бандюки Филина остались. Вроде они и далеко, но вдруг найдут способ сюда… А впереди Могильник. Ты, может, не в курсе, но это самое опасное, не считая окрестностей ЧАЭС, место в Зоне. Опасности со всех сторон. И поэтому я не хочу спать.
– А ты медитацией какой-то займись, что ли, – предложил Растафарыч. – Ну там харя Кришны, харя в раме… Как эти чуваки с Тибета: посидишь с закрытыми глазами, помолишься Большому Маврикию да и вырубишься.
– Нет, – сказал Тимур, покачав головой.
– Ну тогда вперед, – предложил бывший водитель НИИЧАЗа. – Ты ж знаешь, где «ментал» находится? Тогда вы через Челюсти не прошли, а сейчас пролетим.
– Там не пролететь, вообще никак. Разве что на ракете через стратосферу, а потом вниз прыгнуть в каком-нибудь модуле посадочном на парашюте.
– Да что ж там опасного? Глянь, какое небо голубое, чистое…
– Ты думаешь, почему вертолеты к ЧАЭС не летают? В Зоне так: чем внизу опаснее, тем и вверху тоже. А ты пилот неопытный, над этими местами никогда не летал. Через тот путь, по которому мы тогда не смогли пройти, мы теперь не сможем и пролететь. Единственная надежда, что три сложенных «слизня» действительно указали какой-то скрытый путь Стасу и он расскажет мне. Но надо заснуть… а я не могу.
– Так что же делать, мэн?
– Не знаю, – сказал Тимур. – Впервые не знаю, что делать. Может, просто наглотаться таблеток из аптечки? Разных.
– Ты чё? – испугался Растафарыч. – В армейских аптечках такие колеса иногда кладут… Антигаллюциноген какой-нибудь заглотишь от химической атаки, будешь потом ползать по этому холму, как героинщик в ломке. Или наоборот – вырубит тебя, но часов на двенадцать сразу. Что тогда? Или еще может… Это что там шумит?
Они повернулись в сторону леса, растущего рядом с холмом по другую сторону кукурузного поля. Рубя воздух лопастями, из-за верхушек деревьев вылетел большой армейский вертолет.
– Прячься! – Тимур прыгнул вниз по склону.
– Машка! – заорал Растафарыч, бросаясь к вертолету. – Нас выпасли, шухер!
– Назад! – Тимур попытался схватить водителя за рукав, но лишь оторвал прядь бахромы. Пригнувшись, он побежал прочь. Уже на середине склона вспомнил, что контейнер со «слизнями» остался в кабине, повернулся… Поздно. Второй вертолет садился неподалеку от первого, наружу высунулся Боцман с «калашом» в руках.
Из стоящей на земле вертушки вывалился Растафарыч, волочащий за руку Вояку, они бросились к подножию. Бандит дал очередь, пули пересекли склон прямо перед ними, и беглецы остановились. Второй вертолет опустился ниже, Боцман и Жердь выпрыгнули наружу, а вертолет накренился, разворачиваясь, и полетел к Тимуру.
Он сбежал с холма, слыша нарастающий рокот, перемахнул через канаву, продрался сквозь бурьян и нырнул в кукурузное поле. Сбивая сухие стебли, помчался дальше. Вертушка нагоняла. Тимур упал, пополз вбок, потом вскочил на четвереньки и снова повернул, а после еще раз. Вертолет теперь рокотал где-то в стороне. Кукуруза под ним ходила волнами, некоторые стебли не выдерживали напора расходящихся от лопастей воздушных потоков и ломались, початки шлепались на землю. Тимур, низко пригибаясь, побежал дальше. Поле внезапно закончилось, он понял, что двигался в обратном направлении, – и увидел пузырь мутного воздуха прямо перед собой. Не успев остановиться, вступил в «трамплин», который с громким гудением швырнул его прочь. Ноги взметнулись выше головы, Тимур кувыркнулся в воздухе и упал, врезавшись головой в большой ком слежавшейся земли.

Глава 15

Он пришел в себя, услышав голос Филина.
– Шульга! Ты меня слышишь, я знаю. Слышишь, а?
Тимур осторожно потер голову, потрогал ноющую после удара шею и приподнялся. Он лежал на самом краю поля, с одной стороны колыхались густые заросли кукурузы, с другой они становились реже, сквозь них виднелся холм с двумя вертолетами. Где-то неподалеку едва слышно гудел «трамплин».
– Шульга, эй! Можешь и дальше тихариться, хрен с тобой. Короче, артефакт у меня, причем я так понял, что это все три в один срослись… И дружки твои тоже у меня. Они мне не нужны, так что мы их сейчас валим, садимся в вертушку и летим к Периметру. Из Зоны выйдем, и я «слизни» загоню. И все, больше мне ничего не надо. А ты как хочешь. Мне вся эта беготня надоела.
Пока он говорил, голос становился все громче, и вскоре Тимур увидел Филина. Бандит держал за волосы Вояку, выкрутив ей руку, рядом переминался с ноги на ногу Боцман, дальше стояли Гадюка и Жердь, перед ними – ссутулившийся Растафарыч.
– Кончай девку, – приказал главарь.
Боцман с готовностью поднял «калаш», приставил ствол к голове Вояки. Растафарыч сзади дернулся, Жердь, оскалившись, сделал ему подсечку, и тогда Тимур встал.
– Ладно, прекращайте, – сказал он. – Вот я.
– Ну так иди сюда, – позвал Филин.
Тимур шагнул вперед, раздвигая ломкие стебли. Главарь оттолкнул девушку и врезал Тимуру правой. Тот не успел отклониться – упал на спину, вскочил, подстегиваемый яростью, получил еще один удар в челюсть, потом ногой в живот и скрючился на земле. Искаженное темное лицо приблизилось сверху.
– Сколько мне за тобой бегать пришлось, сучо-нок?! – процедил Филин. – Людей из-за тебя потерял! Вставай! Встать, сказал!
Тимур поднялся.
– К вертушке топай! – Филин напоследок приложил его кулаком между лопаток.
Ноги запутались в траве, Тимур едва не упал, но устоял и зашагал к холму мимо Растафарыча с бандитами. Гадюка выглядел как обычно, а у Жердя вид был какой-то диковатый, глаза блестели. Он прижимал к себе сумку Огонька, которого нигде не было видно… Может, в вертолете ждет?
– И не дергайся, малый, – произнес Боцман, тыча ему дулом автомата в затылок.
– А давайте я поле подожгу? – предложил Жердь. – Вон какое сухое, само просится…
– Успокойся ты со своим «подожгу»! – рявкнул Боцман, не оборачиваясь. – Достал уже, что на тебя нашло? Это к тебе маньячество Огонька перекинулось, как он помер?
– Просто я теперь хочу быть как он! – крикнул Жердь с вызовом. Ему никто не ответил.
Когда пленников подвели к вертолетам, Боцман сказал Филину:
– Плохое место. Открытое, да еще и возвышенность… Со всех сторон видно. Надо перелететь.
– В лесу не сядешь, а там дальше Могильник, – возразил Филин.
– Он не прямо здесь, за полем начинается. Лучше хотя бы на краю его сесть, там, возле заводей.
Филин обдумал это и приказал:
– Сажайте их внутрь. Пилот, заводи! – Он повернулся к Тимуру: – Где «ментал», Шульга? Как к нему отсюда попасть?
– Я не знаю, – покачал головой Тимур.
– Как это – не знаешь? Если ты именно сюда полетел, значит, знаешь.
Запихнув Растафарыча с Воякой в кабину, бандиты, кроме забравшегося следом Гадюки, столпились вокруг. На лицах было непонимание – никто, кроме Филина, до сих пор не слышал ни о каком «ментале».
– Не знаю, – повторил Тимур. – Путь к «мента-лу» Стае знает.
– Стае? – повторил Жердь. – Стае ничё знать уже не может, шкет. Стае твой в коробке той железной валяется, которая в лужу упала. Нет его уже!
Не обращая на него внимания, Тимур сказал Филину:
– «Слизень» поглощает сознание человека, если тот рядом с ним умрет. Примерно пять дней, а потом оно там растворяется, если его в «ментал» не переместить.
– Это я знаю, в лаборатории профессор объяснил.
– Ну так вот, сознание Стаса внутри сросшихся «слизней». Он знает скрытый путь к «менталу». Я – нет.
– А зачем ты сюда летел? Отвечай, или пристрелим этих двоих.
– Стае может говорить со мной во сне. То есть мне надо заснуть рядом с артефактом.
– А почему он раньше тебе не сказал, как к «мента-лу» попасть? Химичишь, сучонок! Артефакт уже три дня как у тебя.
– Потому что короткий путь к аномалии открылся, только когда три «слизня» срослись вместе. Поэтому я их и собирал.
– Командир, он чё несет? – спросил Жердь. – Это что за бред такой жгучий?
– То есть тебе заснуть обязательно надо? – повторил Филин.
– Мне или кому другому. Хотя другому Стае вряд ли про путь расскажет.
– Но как этот путь внутри артефакта открывается? Из кабины вертолета на него смотрели лица Вояки и Растафарыча. Тимур сказал:
– Не знаю. Путь как-то… проявляется внутри артефактов. Там вроде Зоны, то есть ее отражение… отпечаток. Я не знаю.
– А что ты там говорил, будто Стае твой в артефакте растворяется?
– Я так понял, среда внутри «слизня» как бы ядовитая. Там долго не выжить, она растворяет человека в себе. То есть его личность. Стае, когда прислал мне артефакт, в записке предупредил, что через пять дней погибнет. Сегодня – пятый день. То есть четвертый, но сутки бандероль ко мне шла. К ночи не станет Стаса, и потом уже некому будет нам про короткий путь рассказать.
– Ну это еще как посмотреть, – возразил Филин. – Если теперь «слизни» эти срослись… можно будет самому внутрь во сне попасть и путь этот найти.
– Командир, надо бы перелететь нам, – напомнил Боцман.
– Ладно, все внутрь.
Тимура усадили между Гадюкой и Филином, Вояка и Растафарыч оказались сзади, Боцман устроился впереди рядом с незнакомым Тимуру мужиком в военной форме. Тот хмуро оглядел троих пленников, отвел глаза и сказал, уставившись на приборную доску:
– Вы обещали, что отпустите меня, когда прилетим на место.
– А мы еще не прилетели! – отрезал Боцман. – Заткнись и врубай шарманку!
Когда машина начала подниматься, разворачиваясь к полю, Жердь спросил:
– Шкет, а чего ты так долго тихарился? Лежал там, молчал… Ясно ж было, что мы победили, э?
– На «трамплин» напоролся, – ответил Тимур. – Он меня подбросил, и я сознание потерял.
– А-а… – протянул Жердь, и тут Филин резко повернулся к пленнику.
– Сознание потерял? – повторил он. Тимур молчал.
– Потерял, – повторил Филин. – Типа обморок, а? А это ж как… как сон.
Тимур подался назад, когда Филин сорвал автомат с плеча Боцмана, но наткнулся на Гадюку, который пихнул его обратно. Приклад АК врезался ему в лоб.
Последнее, что он услышал, были слова главаря бандитов:
– Вот и поспи.


***

Через обмякшего Шульгу Боцман наклонился к главарю и спросил:
– Командир, насчет «ментала»… Объясни.
– Это аномалия, которая создает «слизни», – сказал Филин. – Она в Могильнике. Вроде как единственная на всю Зону.
– И зачем она тебе?
– Что значит – зачем? Она «слизни» делает. Каждый «слизень» не меньше двадцати тысяч стоит. Какие еще вопросы?
– И это все? – Боцман почесал бакенбард. – Но… А как часто она их делает? Что, если раз в год? Или реже? Что ж нам, так и куковать рядом с ней?
– Разберемся, – махнул Филин и продолжал, не замечая, что Боцман глядит недоверчиво: – Пока надо попасть к «менталу». Узнать, что это за скрытый путь, все разведать, а потом думать.
– А я слышал, некоторые аномалии можно передвигать, – вставил Жердь. – Не, серьезно! Вроде научни-ки сообразили, как делать такие… эти… энергетические, как их… ловушки типа. Захватываешь такой аномалию, и она как в коконе таком светящемся. Не распадается, не срабатывает, просто бурлит внутри него. Ну, этот, фильм видели старый такой, как его?.. «Охотники на привидений», во! Там мужики призраков в такие коконы ловили и лучом светящимся удерживали. Вот типа такого что-то. И аномалию можно потом перевозить. Только не любую аномалию вроде – с некоторыми получается, с некоторыми нет. Раздобудем такую ловушку, купим, у нас возле схрона «ментал» этот определим да будем артефакты, как яйца у наседки, тягать. Э, глядите, приходит в себя шкет.
У сидящего между Гадюкой и Филином человека дернулась голова. Потом шевельнулись руки, пальцы сжались, будто он схватился за невидимую рукоять…
Пилот на переднем сиденье сдавленно вскрикнул, и вертолет накренился.

***

«Смотри», – тихо сказал Стае.
Теперь Обрыва не было, хотя отдельные куски ландшафта, фигуры и деревья еще летали, но большинство из них опустились и срослись, как элементы конструктора «Лего».
«Ментол» там?» – спросил Тимур. К своему удивлению, он узнал холм, на котором совсем недавно стоял, и кукурузное поле, и зеленые заводи за ним…
«Я уже все разведал. Идем покажу».
Голос брата был совсем слабым, и Тимур старался не глядеть на него, потому что силуэт напоминал льдистое облачко, сквозь которое просвечивал пейзаж.
«Иди за мной. Быстрее».
Они поспешили вперед.
«Что снаружи?» – спросил Стае на ходу.
Тимур закончил рассказывать, когда они уже пересекли кукурузное поле.
«Здесь время движется не так, – пояснил Стае. – Вертолет еще не успеет сесть, а ты уже будешь знать дорогу к «ментолу».
«Но что это даст? Вокруг меня бандиты Филина, все со стволами. Я с ними не справлюсь».
«Наверное, нет. Но ты… у «слизней» есть одно интересное свойство. Я скажу позже, а пока что запоминай».
И Тимур запоминал. Чтобы пройти весь путь, им пришлось пересечь камыши, нырнуть в воду и сделать один необычный поворот – ив конце концов аномалия открылась взгляду. Она была… странной. Ничего подобного он не видел раньше.
Но еще более странной показалась Тимуру дорога, которая привела их к «менталу» от кукурузного поля. Он никогда не думал, что такое возможно, даже в Зоне. Хотя, если задуматься, только здесь подобный путь и мог существовать. Ясно, почему никто не знал о нем, найти его случайно можно было лишь при невероятном стечении обстоятельств.
Они остановились перед «менталом». Место, где притаилась аномалия, наполняло бульканье, а еще здесь необычно пахло. Под ногами плескалась вода.
«Почему она такого цвета?» – спросил Тимур.
Стае сказал:
«Кальций. Где-то он выходит на поверхность, и вода вымывает его. Ты запомнил, Тим?»
«Я все запомнил. Но это уже почти не важно. Мы летим в вертолете, слышишь? Рядом четверо бандитов, у всех стволы. Контейнер у них, и я ничего не могу сделать».
«Ты можешь закрыть глаза».
«Что?» – удивился Тимур.
«Закрой глаза, Тим. Закрой и посмотри на то, что увидишь».
Если бы у Тимура было тело, он бы окинул его скептическим взглядом.
«Что ты говоришь? Меня нет, ты что, не видишь? Это ты здесь весь, а я…»
«Потому что я умер, а ты спишь. Только это не важно. Попробуй закрыть глаза».
«Но как?! – закричал Тимур. – У меня нет глаз! Нет век! Ничего нет, только мысли…»
«И все-таки закрой глаза. Просто представь, что они есть, представь, как закрываешь их… Ну! Ты делал это миллион раз, вспомни, как это происходит, и закрой глаза еще раз, даже если их нет!»
«Это какой-то бред», – сказал Тимур недовольно.
И попытался сделать то, о чем просил Стае.
Вот он сидит в кабине вертолета между Филином и Гадюкой, рокочет двигатель, сзади притихшие Растафа-рыч и Маша, на которых наставил ствол Жердь, впереди Боцман и незнакомый пилот. Тимур неподвижен, он смотрит прямо перед собой, положив руки на колени, глядит между двух голов в лобовое окно… А потом закрывает глаза.
Обычно это происходит мгновенно, но сейчас он представлял, что веки смыкаются медленно, что темнота опускается на мир сверху, поле зрения сужается до светлой полоски, в которой расплываются предметы, она становится совсем узкой… исчезает… только пятна и круги перед глазами…
«Эй!» – Он дернулся.
«Не открывай! – донеслось из окружившей его мутной темноты. – Сохрани это ощущение! Сейчас увидишь… Ну же… Есть?»
«Есть», – сказал Тимур.
Он видел.
Пятна, круги и тени, что клубились под несуществующими веками, сложились в картину. Он видел кабину и людей вокруг, но как-то необычно: темные силуэты, в середине которых горел огонь. У одного – это же Филин! – темное жгучее пламя, у другого, управляющего вертолетом, что-то тусклое, едва заметное. Боцман горел ровно и ярко, Жердь чадил, разбрасывал искры, огонь его души дергался, мерцал, вспыхивал и пригасал.
«Это их сознания?» – спросил Тимур, усилием воли удерживая видение, а вернее, удерживаясь внутри этого видения.
Откуда-то издалека, из-за границ ментального мира, донесся голос Стаса:
«Да, и ты можешь проникнуть в некоторые. Человеком со слабой волей, раненым или напуганным, управлять легче. А вот с Филином тебе не справиться. Боцман тоже вряд ли подойдет, а Жердь… ну, может, он…»
«Погоди, мы уже подлетаем! – закричал Тимур. – Я вижу… нет, чувствую! Но как…»
Он понял, что видит глазами пилота – в сознание того проникнуть оказалось легче всего. Совсем близко была панель с приборами и рукоятками, стекло, а дальше – полоса земли на краю кукурузного поля.
Пилот ощутил его присутствие. Тимур понял это, когда холодный факел, которым казался чужой рассудок, испуганно полыхнул. Ему почудилось, что пилот вскрикнул, со всех сторон задергались светящиеся нити… Это же… это его…
Тимур мысленно потянул за одну из них – и ощутил, как дернулась голова пилота… Нет, его голова! Он рванул за две другие нити – шевельнулись руки, – пустил их волной…
Пальцы сжались на рукояти управления.
Пилот – нет, Тимур! – вскрикнул, и вертолет накренился.


***

– Да что с ним такое было?!
– Видели? Задергался вдруг – и вертушка вниз.
– Может, падучая у парня? Или со страху…
– Жив он?
– Я откуда знаю, Боцман?
– Ну, шею ему пощупай или руку.
– Чё мне его щупать, вон уже Гадюка щупает!
– Мертв, – тихо, с пришептыванием, произнес третий голос после паузы. – Шею сломал.
– Ну и мутант с ним, все равно не нужен больше. Ведь не нужен, командир? Прилетели?
Тимур увидел темный туннель. Он испугался, что каким-то образом его снова затягивает внутрь артефакта, хотя в глубине этого туннеля не было пятна света, только непроглядная ночь…
Туннель отодвинулся и стал широким стволом обреза-дробовика. Филин за шиворот поднял Тимура на колени, ствол уперся в лоб между бровями. Шелестела трава, рядом плескалась вода и кто-то стонал. Донесся голос Жердя:
– Глядите, вроде лодочная станция тут?
Филин пронзительно глядел на Тимура, темное пламя плясало в больших выпуклых глазах.
– Шульга, одно из двух, – ровным голосом заговорил он, – ты сейчас рассказываешь мне про дорогу к «менталу» или я спускаю курок. Потом стреляю тех двоих, и мы уходим.
Тимур, скосив глаза влево, спросил:
– Здесь есть лодки?
– Боцман! – окликнул Филин.
После паузы тот ответил:
– Все разбиты, кроме одной. Эта еще вроде годится.
– Надо плыть, – сказал Тимур. – Стае показал мне путь. Надо идти по воде или плыть. Между зарослями. Поворачивать…
– Говори!
– Чтобы ты убил меня?
– Говори! – Ствол сильнее вжался в кожу.
– Стреляй, – предложил Тимур. – Все равно этот путь не описать. Стае мне его показал, и я только показать смогу.
Филин медлил, а темный огонь полыхал в его глазах.
– Командир… – неуверенно произнес Жердь. Филин толкнул Тимура стволом, опрокинув на спину, повернулся:
– Все в лодку!
Тимур потрогал лоб, с которого стекала кровь, помассировал ноющее плечо, ощупал бока и встал.
Вертолет лежал неподалеку, зарывшись кабиной в мокрую грязь на мелководье. Шелестел тростник, ходил волнами на ветру, между зарослями плескалась вода. Растафарыч и Вояка стояли на коленях, перед ними, подпрыгивая, с грозным видом прохаживался Жердь – в одной руке пистолет, в другой бутылка из тех, что любил швырять Огонек.
Когда-то здесь текла широкая река, но теперь она превратилась в цепь мелких озер и болотец. В конце приземистого настила стояла будка с затянутым дырявым целлофаном окошком и вывороченной дверью; двумя рядами лежали притопленные лодки – только овалы бортов торчат над водой. Лучше всего сохранилась одна, привязанная в начале причала, – большая, с тупой кормой и узким длинным носом. В ней даже валялось весло, правда, со сломанным черенком, а на кормовой лавке лежал облезлый пробковый круг.
– Далеко плыть? – спросил стоящий в лодке Боцман. Тимур качнул головой и тут же пожалел об этом – шею прострелила боль.
– Может, час. Не меньше. Точно не знаю.
– Как это ты не знаешь? – тут же вскинулся Жердь. – Темнишь, Шульга!
Тимур молчал.
– Так что, командир? – спросил Боцман. – Может, грохнуть всех троих и назад?
– Или давайте я их подожгу! – предложил Жердь.
– Плывем, – сказал Филин.


***

Тимура посадили на носу, за ним на корточках пристроился Боцман, уперев в спину пленника ствол, дальше Филин, потом Растафарыч с Машкой, Гадюка и на корме – Жердь. Со словами «Налегай, волосатый» он вручил Растафарычу обломок весла, и бывший водитель НИИЧАЗа стал грести.
Вода плескалась о борт, шелестел камыш. Повинуясь указаниям Тимура, Растафарыч несколько раз повернул лодку, пересек большой участок воды, свободный от зарослей, и углубился в лабиринт мелких островков. Лодочный причал давно пропал из виду; посудина медленно плыла через протоки. В щели просачивалась вода, скоро под ногами захлюпало. Бледная Вояка, повесив веснушчатый нос и зажав руки между грязными исцарапанными коленями, понуро сидела у ног Растафарыча. Жердь на корме вдруг громко звякнул, прошептал: «Получилось!» – и все, кроме девушки, оглянулись. Бандит держал перед собой бутылек с толстым горлышком, над которым поднималась шапка пены. Из нее постреливали крупные трескучие искры зеленого и синего цвета, ярко вспыхивали, разлетались во все стороны, как фейерверк, и с шипением падали в воду.
– Ну ты вконец охренел, длинный! – высказался Боцман. – Выбрось ее!
– Зачем? – спросил Жердь, сияющими глазами пялясь на искры.
– А если взорвется щас? Бросай!
Гадюка, сидевший ближе других бандитов к корме, отклонился подальше от Жердя.
– А если оно в эту… реакцию с водой вступит? – спросил тот. – Ни за что не брошу! Это суперсмесь, мне Огонек как-то рассказывал, что все хотел ее сделать… А у меня вышло! Я теперь… я теперь как он!
– Идиот ты теперь, а не как он, – начал Боцман, и тут бутыль выстрелила таким ярким снопом искр, что на воду и на дно лодки легли тени сидящих в ней людей.
Потом искры пропали, а пена потекла по бутылке на руку Жердя.
– Жжет! – Он поспешно поставил бутыль на дно и сунул кисть в натекшую сквозь щели воду. Та окрасилась в какие-то подозрительные радужные цвета. Пена почти исчезла, и Жердь заткнул горлышко пробкой.
– Это и горючка, и кислота! – объявил он гордо, надевая поверх пробки резиновый колпачок, который тоже Достал из сумки. – Так Огонек говорил. Она и взрывается, и жжет, как… как кислота, короче. Эй, это что такое?
Все оглянулись. Лодка плыла мимо широкой заводи, притаившейся между большим земляным островом и заваленной гниющими стеблями осоки песчаной косой. Вода в заводи напоминала ртуть и не плескалась, там вообще не было ни одной волны – она была как зеркало неправильной формы.
Боцман привстал, Растафарыч прекратил грести, поднявшая голову Вояка приоткрыла рот от удивления.
– У-ух… – протянул Жердь.
– Шульга! – позвал Филин. Не оборачиваясь, Тимур сказал:
– Ну?
– Что это такое?
– Не знаю. Мы уже в Могильнике, тут что угодно может быть.
Жердь уточнил:
– Но нам туда сворачивать не надо?
Тимур показал вперед – над зарослями камыша виднелся край чего-то темного, издали напоминающего большой решетчатый купол.
Туда. Филин встал на лавку, схватившись за плечо Боцмана.
– Это что?
– Соснодуб.
– А! – закричал Жердь. – Ну точно! То-то я гляжу – вроде соснодуб… А оно, оказывается, соснодуб! Ну правильно, ну ясно… Командир, давай я его подожгу?
– Как ты добросишь? – удивился Боцман. – Он же далеко…
– Да не, я про озеро это, про воду! – Жердь ткнул пальцем в сторону ртутной заводи.
– Отставить поджигать воду, – скомандовал Боцман и тоже выпрямился, разглядывая аномальное растение далеко впереди. – Шульга, почему туда?
– Через него лежит путь к «менталу», – ответил Тимур.
– Это как?
Вместо ответа он пожал плечами. Впервые с того момента, как упал вертолет, подал голос Растафарыч:
– Что такое соснодуб?
Вояка, привстав, начала было объяснять ему, но Гадюка ударил ее кулаком под колено, и она упала обратно. Развернувшись, девушка крикнула:
– Не трогай меня, змеюка!
– Заткнись, – презрительно бросил он.
– Сам заткнись! Еще раз тронешь – я тебя… Маша ойкнула, когда ствол АК стукнул ее по затылку.
– Молчи, – сказал Боцман и добавил, обращаясь к Растафарычу: – А ты греби дальше. А ты, Жердь, тоже заткнись.
Лопасть сломанного весла снова опустилась в воду.
Солнце ползло к горизонту, но жара не спадала. Ветер совсем стих, камыши и осока застыли, вода не плескалась – мертвый штиль царил вокруг.
– Мошкары совсем нет, – прошептал Жердь. – Слышите? В таких местах всегда слепней полно, а тут… Почему их нет? Что за место такое? Не, мне только хорошо, что нет, но странно же…
– Закрой пасть уже, – велел Боцман.
Если бы не плеск, с которым весло погружалось в воду, вокруг царила бы полная тишина. Лодка миновала корягу, рассеченную широкой гниющей трещиной, в которой росли мелкие грибы, и впереди открылся заболоченный остров, изогнутый полумесяцем. В излучине, затылком на выступающей из воды жирной черной грязи, лежал мертвец в последней стадии разложения. Он раскинул руки, будто на спине пытался выползти из воды, спасаясь от чего-то, да так и не выполз.
– Чё это с мужиком? – громко спросил Жердь. – Вы гляньте, на груди…
И тут Боцман не выдержал. Все в банде привыкли к болтливости длинного, и помощник главаря тоже давно привык, тем более что Жердь зачастую первым замечал всякие странности и непонятки в окружающем и доводил до общего сведения факт их наличия, но место это – тихое, жаркое, залитое ярким светом клонящегося к горизонту солнца, вызывало такую подспудную тревогу, что безудержная болтовня бандита здесь особенно нервировала. Вскочив, Боцман отпихнул с пути Растафарыча, который едва не свалился в воду, перешагнул через пригнувшуюся Машу, пролез мимо подавшегося к борту Гадюки – и врезал Жердю, вставшему ему навстречу, прикладом в живот.
Охнув, тот согнулся, одну руку прижал к брюху… а другой, неожиданно для всех и, кажется, для самого себя, вмазал Боцману по лицу.
– Не трожь меня! – с тихой ненавистью прохрипел Жердь, хватаясь за пистолет. – Не сметь, понял?!
Боцман, качнувшись назад, вскинул «калаш». Он уже готов был отправить строптивца на тот свет, когда сзади раздался голос Филина:
– Стой!
Опустив АК, Боцман схватил Жердя за руку, которой тот пытался вытащить оружие из кобуры, наклонился к нему, едва не ткнувшись носом в его нос, процедил:
– Еще раз пасть разинешь – завалю на хрен! Круто развернувшись, так что лодка закачалась, он пошел обратно. Тимур, глядя вперед, сказал:
– Осторожно. Течение началось.
Лодку медленно потащило вокруг острова, и Растафарыч стал подгребать.
– Туда? – спросил Филин.
Тимур кивнул. Он смотрел на труп в воде, потому что только сейчас заметил то, о чем пытался сказать Жердь: на груди мертвеца была широкая рана, будто трещина, как на той коряге, и в ней точно так же росли мелкие грибы. Шляпки их отливали тусклым изумрудом, как брюшко навозной мухи. Да и вообще грибы они напоминали только с первого взгляда – скорее уж это были какие-то почки… или, может, коконы? Зародыши? Куколки?

Мертвец пропал из виду, когда лодка миновала островок. Течение усилилось, вода покрылась мелкими волнами.
Посудину потащило прямо к островку, состоящему из гнилой массы веток, листьев и стеблей осоки. Тимур, сев на носовое ограждение и выставив вперед ноги, уперся в него, оттолкнулся – лодка качнулась и впритирку поплыла мимо, скребя бортом. Тимур так и остался сидеть, но Филин негромко приказал:
– Шульга, назад.
Пришлось поднять ноги. Выпрямляться во весь рост он не стал: из-за течения и мелких волн лодку теперь покачивало.
– А вообще кто-то живет в таких местах? – спросил сзади Жердь. – На болотах, которые ближе к Периметру, там ведь и псевдопсы бродят, и кабаны захаживают… А тут?
– Придурок, – бросил Боцман, не оборачиваясь. – Там мелко, земля, между нею лужи. Ходить можно. Здесь вода сплошняком – какие кабаны? Как они тут смогут?
– Сам придурок! – ответил Жердь.
Это было что-то неслыханное – раньше он никогда не смел отвечать на критику начальства, не важно, Филина или Боцмана… После смерти Огонька что-то в Жерде изменилось. Помощник главаря покосился на него через плечо. Вел себя длинный и правда иначе: дергал головой, стрелял глазами по сторонам, иногда быстро облизывался. Казалось, он чем-то озабочен, мысли бродят где-то далеко. Еще он то и дело потирал ладони, а иногда начинал любовно ощупывать сумку Огонька. Двинулся, решил Боцман. Они ведь вдвоем всегда были, на все задания их Филин вместе посылал, и хотя Огонек, кажется, Жердя не очень-то и жаловал, тот к нему относился по-братски. И что-то у него в голове сместилось после смерти напарника, винтик какой-то отскочил, маленький, но важный, отчего весь мозговой механизм пошел вразнос.
Боцман посмотрел на Гадюку. Тот неподвижно сидел позади пленных, в одной руке нож, в другой «берет-та». Вот за этого можно быть спокойным – с его психикой никогда ничего… И тут Боцман поймал взгляд, который Гадюка бросил на затылок конопатой девчонки. В нем была… ну да, злоба. Ненависть. Обещание убить.
Ну точно! Боцман наконец сообразил. Гадюка ведь женоненавистник, как он мог забыть. Это стало ясно еще после того, как отряд пару раз наведался в «Сундук», хозяин которого держал в заведении несколько девчонок нетяжелого поведения. Да и за Периметром… Точно, разведчик баб не переносит. Девка в лодке для него как личное оскорбление, вот почему он злится.
Боцман взглянул на пленных. Волосатый подгребал, лавируя между островками, лицо его было сосредоточенным и отрешенным. На груди шнурок с каким-то мешочком, на запястье браслет из деревянных шариков. Ишь, нацепил на себя, хиппи прибабаханный!
От такого чувака чего угодно ожидай: если угроза какая, может с визгом упасть на землю, прикрыв голову, а может броситься вперед, размахивая кулаками… А этот парень армейским вертолетом управлял, сообразил Боцман. Ведь не Шульга же и не девка, правильно? Стало быть, служил? Значит, не такой уж и задохлик…
Ну и баба еще. Он посмотрел на Вояку, которую до сегодняшнего дня никогда не видел, хотя и знал, что в бригаде Лохматого есть такая. От нее вообще никаких проблем: баба – она баба и есть. Но лучше все равно пристрелить ее побыстрее, только, конечно, попользоваться сначала… Вообще непонятно, зачем Филин этих двоих за собой тащит. Дело ведь только в Шульге, а они не нужны. Или командир рассчитывает, что пацан с ними дружен и они Шульгу как-то связывают?
Пожав плечами, Боцман отвернулся. Солнце пересекло половину неба между зенитом и горизонтом, соснодуб стал ближе – еще несколько островков миновать, и всё.
– Как доплывем, что дальше?.. – начал Боцман, и тут почти вскользь к лицу что-то пролетело.
– Э! – вскинулся он. – Это что было? Филин вопросительно повернул к нему голову.
– Мимо тварь какая-то прошмыгнула.
– Какая еще тварь? – заволновался Жердь, когда-то подвергшийся нападению роя мутировавших местных ос и с тех пор нервно переносивший летающих насекомых.
– Такая вроде тонкая, как иголка… э…
– Иголка? – повторил Филин.
Они разом подняли стволы, и тут Шульга с носа крикнул:
– Ложись!
Лодка достигла большой заводи – целого озера посреди водного лабиринта. Соснодуб высился прямо за ним. Из воды торчали островки необычной конической формы… то есть шалаши, как тут же стало понятно. Вернее, островки тоже были – вроде того, в который чуть не воткнулась лодка, из веток и всякой гнили, – а над ними стояли тростниковые шалаши. Они казались лохматыми из-за торчащих во все стороны листьев, мелких веточек и стеблей. Между жилищами было даже подобие мостков – вязанки влажного хвороста, сложенные длинными рядами. Наверное, под ними в дно уходили колья, на верхние концы которых вязанки были насажены, поэтому они и не уплывали.
Все повалились на дно лодки, которую течение потащило через озеро. С тонким жужжанием низко над ней пролетело еще одно «насекомое», а потом и третье впилось в борт. Тимур, не разгибаясь, осторожно вытащил длинную колючку с утолщением на одном конце, оглядел и вручил протянувшему руку Боцману, который после короткого осмотра передал колючку главарю.
– Может, они ядовитые, – сказал Тимур.
– А кто стрелял? – шепотом спросил Боцман и повысил голос: – Все на месте, не высовываться!
– Не знаю. Но похоже…
– Эй, вижу одного! – гаркнул Жердь. Невзирая на приказ, он приподнялся. Да еще и занес руку с бутылкой – но не той, из которой недавно бил фейерверк искр, поменьше и пузатой, – а другой поднял зажигалку.
– Вон он, крысеныш мелкий!
– Какой крысеныш? Не вздумай кидать! – заорал Боцман, но было поздно.
Щелкнула зажигалка, заткнутая в горлышко тряпка вспыхнула, и Жердь метнул бутылку.
Большинство шалашей казались пустыми, но на пороге одного, свесив в воду кривые ноги, сидел бюрер в набедренной повязке из грязных тряпок, и в руке его была длинная трубка из тростника, конец которой он поднес ко рту.
Четвертая стрелка вонзилась в приклад дробовика, который Филин поднял перед собой, защищаясь. Бутылка, кувыркаясь, полетела к бюреру и на середине пути будто напоролась на невидимую стену. Зигзагом она рванулась в сторону, затем как бумеранг устремилась обратно в лодку, но не долетела – взорвалась в воздухе.
Огненный дождь просыпался на воду. Каждая капля, каждый гудящий комок огня, падая в озеро, не гас, а расплывался маслянистой лужицей, на поверхности которой шипело пламя.
Отбив летящую бутылку усилием своей мутантской воли, бюрер вскочил и попятился в глубь шалаша.
А из других начали высовываться головы самок и детенышей. Ни одного самца, кроме стрелка… Это что, гарем у него такой? Или он охранник?
Додумать Тимур не успел, потому что Боцман крикнул: «Огонь!», и озеро огласилось выстрелами.
Течение уже несло лодку между крайними шалашами. Автоматная очередь скосила самку с мелким детенышем на руках, пистолет Гадюки проделал пару дырок в груди другой. Со всех сторон в людей полетели мокрые ветки, обломки тростника и даже водяные хлопья: отрываясь от поверхности озера, они гротескно взлетали в воздух, подобно прозрачно-серебристым снежкам, ударялись в борта и с хлопками лопались, обдавая все вокруг брызгами.
Посудина вплыла в залитую огненным дождем область, прорезая носом горящие лужи. Между ними показалась голова бюрера-подростка с ножом в зубах. Клинок был проеден ржой до крошащихся дыр. Мутант-тинейджер до пояса выскочил из воды, но Машка, выдрав обломок весла из рук Растафарыча, врезала ему лопастью по башке и отправила обратно.
Маслянистые пятна горели со всех сторон, от них поднимался сизый дымок с запахом керосина. Большой клубок веток, упав откуда-то с неба, будто сам собой нахло-бучился на голову Жердя, который заорал и стал слепо шарить вокруг. Тонкий стебель молодого тростника едва не воткнулся в глаз дернувшегося Тимура и до крови поцарапал щеку. Жахнул обрез, дробь срубила ближайший шалаш вместе со стоящим у входа бюрером с духовой трубкой в руке. В другой он держал кривую деревянную дуду и, пуча волосатые щеки, дул в нее, издавая пронзительные скрипучие звуки.
Бюрер упал, и Тимур, догадавшись, в чем дело, крикнул:
– Это был часовой! Сейчас остальные появятся! Индеец, греби!
Растафарыч потянул из рук Маши весло, а она, подавшись к нему, прошептала:
– Прыгай!
– Что? – не понял он.
– Прыгай сейчас!
Но Гадюка, хоть и палил во все стороны, внимательно следил за пленниками. Увидев, как Вояка что-то шепчет, бандит ударил ее рукоятью пистолета по затылку.
– Сидеть! – прошипел он.
– Ах ты, гад ползучий! – завопила Маша, поворачиваясь.
– Не бей ее! – крикнул Растафарыч и сжал кулаки, подавшись к бандиту.
Тот врезал ему костяшками под дых, пригнулся – лопасть весла пронеслась над головой, зацепив темя. Гадюка упал на дно, Машка вскочила, отшвырнув весло, крикнула: «За мной!» – и сиганула через борт.
Растафарыч с Гадюкой вскочили. Пленник занес ногу, чтобы шагнуть следом за девушкой, но ему в лоб врезался запущенный бюрерами большой ком грязи, опрокинул на спину, залепив лицо.
– Гадюка, назад! – крикнул Боцман, хватая весло. Не слушая, тот бросил пистолет, сунул нож в зубы и прыгнул за Воякой.
Лодка вырвалась из усеянного огненными пятнами участка на край озера, от которого к соснодубу вела протока. В магазине Боцмана закончились патроны; запасного не было, и ему пришлось перезаряжать, доставая патроны из подсумка. Филин, зарядив обрез, направил его на Тимура. Освободившийся от веток Жердь палил с кормы из пистолета и все вопил:
– Гадюка! Гадюка!
Быстрое течение несло лодку к протоке, сзади летели ветки, комья грязи и водяные хлопья, но их стало меньше – бандиты выкосили значительную часть самок и детенышей.
Растафарыч сел на дне лодки, протирая глаза кулаками. Боцман, напихав полный магазин патронов и вставив его в автомат, таращил глаза, но не видел среди огненных пятен позади двух человеческих голов.
– Командир! – позвал он.
Филин посмотрел за корму, потом в сторону носа. До соснодуба оставалось всего ничего.
А из боковой протоки кто-то вплывал в озеро.
– Дальше, – приказал Филин. Боцман заорал на пленника:
– Греби!
– Надо забрать Машу! – крикнул Растафарыч.
– Греби, сказано!
– Пошел ты, мазафака штопаная! – Растафарыч приподнялся, чтобы прыгнуть за борт.
– Жердь! – приказал Боцман.
– Слушать старших! – визгливо крикнул Жердь и набросился на пленника. Тот отбил один удар, заехал бандиту локтем в грудь, но, получив рукоятью пистолета между глаз, свалился на дно. Жердь принялся пинать его, выкрикивая несвязные угрозы, и бил бы долго, если бы лодка не закачалась, вплыв в протоку, где течение стало еще сильнее, и бандит едва не выпал за борт.

Отдуваясь, длинный сел на корме, взял весло и начал грести. Растафарыч тяжело ворочался в луже потемневшей от крови воды между лавками. Боцман отвернулся от них.
Прямо перед лодкой раскинулся соснодуб – кривые стволы, сросшиеся в большой решетчатый купол. Под куполом было темно, что-то булькало и пенилось, вода со всех сторон устремлялась туда.
– Это… – начал Боцман, привставая.
– Стойте, нам чё, туда?! – заорал сзади Жердь, позабыв про приказ.
Течение еще усилилось, лодку все быстрей несло к со-снодубу.
– Шульга! – окликнул Филин, и Тимур посмотрел через плечо:
– Да, туда.
– Под соснодуб?
– Да.
Филин выпрямился.
– Зачем?
– Попасть к «менталу» можно через то место.
– Да что это за фигня?! – выкрикнул Жердь. Боцман сказал:
– Командир, под соснодубами образуются «газировки».
– Правильно! – подхватил Жердь. – Они кислоту и газы всякие выделяют, а те разъедают… Да вон же она, зеленая, в воде!
Грести больше не было смысла, и он бросил весло рядом со стонущим Растафарычем, лицо которого было залито кровью.
– Я тебе носяру сломал, а? – спросил Жердь злорадно. – Надо было все кости переломать!
Лодка все сильнее качалась на волнах. Темная вода под соснодубом бурлила и пенилась, и словно бледно-зеленый туман клубился неглубоко под поверхностью, то выстреливая во все стороны извивающиеся щупальца света, то втягивая их обратно. Над «газировкой» вскипали пузыри и кружился большой водоворот.
– Шульга! – Ствол дробовика смотрел Тимуру в грудь, большие темные глаза буравили его.
– Это короткий путь к «менталу», – произнес он ровным голосом и пошире расставил ноги на качающейся лодке. – Его мне и показал Стае. Или через Челюсти, или здесь.
– Как отсюда куда-то попасть? – спросил Боцман. – Там аномалия. Смертельная, мать ее. Он нас в ловушку привел!
– Я не знаю как, но отсюда мы попадем к «менталу», – повторил Тимур.
– Тикать надо! – крикнул Жердь. – Ныряем!
Даже если бы кто-то стал грести обратно, лодку теперь было не остановить, сильное течение несло ее к зеленому водовороту, клокочущему в тени под куполом.
– Командир! – позвал Боцман.
– Все на месте! – приказал Филин. – Жердь, не ры-пайся. Шульга, так «ментал» где-то рядом? Это точно?
Вода грохотала, заглушая слова, свистел вырывающийся из нее газ, и Тимур прокричал:
– Я не знаю, рядом или нет, но он – дальше., за «газировкой»! Точно!
– Значит, ты мне больше не нужен, – сказал Филин и вдавил спусковой крючок.
Растафарыч, крякнув, врезал ему по ногам обломком весла.
Филин боком упал на борт, дробь ушла в сторону, вырвавшийся из ствола язык пламени опалил затылок Боцмана, тот заорал и открыл огонь. Автоматные пули раздробили доски прямо над сжавшимся на дне Тимуром. От боли из глаз Боцмана брызнули слезы, и он стрелял, не видя куда. Растафарыч снова замахнулся, но Филин, не вставая, ткнул прикладом дробовика, попал ему в лоб и сбросил пленника в кипящую воду.
Нос, ставший дырявым как решето, потащило вниз: лодка достигла водоворота. Пули били в доски над самой головой Тимура. Протянув руку, он схватился за ствол АК и рванул его влево, вывихнув Боцману палец, вдавливающий спусковой крючок, а потом, когда выстрелы смолкли, дернул на себя. Выдрав оружие из рук бандита, привстал и швырнул автомат в стоящего на коленях Филина. Тот отклонился, дробовиком отбил оружие, и этой секунды Тимуру хватило, чтобы, перегнувшись через стонущего Боцмана, голова которого стала пятнистой от волдырей и порохового нагара, схватить контейнер, стоявший возле главаря.
Филин закричал.
Тимур спиной опрокинулся с лодки.
Его сразу завертело, кипящая зеленая вода обожгла, мерзкий запах «газировки» ударил в нос. Он прижал контейнер к груди, увидел над собой днище лодки, краем глаза заметил безвольно качающееся тело Растафарыча, потом Тимура развернуло лицом вниз, прямо под ним оказалось жгучее, пылающее кислотно-зеленым огнем ядро аномалии… и сильный поток швырнул его вверх.

Глава 16

Всплыв между огненными пятнами, Маша с шумом 1тянула ноздрями воздух. Несмотря на серьезность ситуации, несмотря на опасность, нависшую над ней, и на то, что Индеец остался на лодке, девушка снова порадовалась самой себе. Вокруг вода – а она не боится! Как классно! Ей даже нравится здесь, нравится плавать, это приятнее, чем ходить по земле, потому что тело почти невесомое и можно по-всякому кувыркаться. Хорошо!
Нет, плохо. Лодка уплывала, и стало понятно, что Индейцу не удалось выпрыгнуть.
«Индеец» – так Маша называла его и про себя, и вслух. Он сказал, что это одно из двух его прозвищ, и оно нравилось девушке гораздо больше неказистого «Раста-фарыч».
Он вообще очень нравился ей.
Наверное, можно сказать, что она влюбилась. Первый раз в жизни.
Маша вдохнула полную грудь воздуха и собралась нырнуть, чтобы всплыть возле лодки и спасти Индейца, даже не задумываясь над тем, как сделает это на глазах у бандитов.
Рядом с ней вынырнул Гадюка.
Пятна огня чадили, к тому же он оказался в пол-оборота к девушке и потому не заметил ее, но она хорошо его видела, ведь их разделяло не больше метра.
В зубах у него был нож, довольно-таки страшный с виду.
Пока бандит не обернулся, Маша опустилась под воду и быстро поплыла прочь, решив, что догонит лодку чуть позже.
Течение потащило тело к протоке, пришлось вовсю работать руками и ногами. Потом она стукнулась обо что-то головой, пощупала – это оказалась торчащая из дна жердь.
Маша всплыла возле мостка из вязанок, качавшихся на волнах, и увидела совсем рядом бюреров.
Они плыли на маленьких треугольных плотах из скрепленных веревками веток, причем плыли без весел – на корме каждой из четырех посудин лежало по паре бюреров, которые усиленно били ногами, выполняя роль подвесных моторов.
Каждый плот вмещал не больше пяти-шести карликов. На носу первого стоял вожак – здоровый, с лысой башкой, в набедренной повязке из больших вороньих перьев. В одной руке копье, для бюрера просто-таки огромное, в другой щит, сплетенный из тростника. Больше всего Машу поразило то, что на щите был рисунок, выложенный более светлыми стеблями осоки, вплетенной в тростник. Хорошенько приглядевшись, на рисунке можно было различить череп и перекрещенные кости.
Течение вынесло из-за ближайшего шалаша, верхушка которого была стесана дробью, труп самки, качавшийся на волнах мордой кверху, и один из бюреров позади вожака взвыл. Бросив щит, он прыгнул в воду, подплыл к самке, стал толкать ее к шалашу, поддерживая под спину. Из шалаша, баюкая раздробленную пулей ручку, выбрел жалобно подвывающий детеныш.
Сердце сжалось. Конечно, Маша не любила мутантов, но душа у нее была доброй. Зачем же с ними так… Нет, сейчас надо позаботиться о себе. И об Индейце. Что, если бандиты пристрелят его?
А что, если уже пристрелили, пока она бултыхается здесь?
Ужаснувшись, девушка снова вдохнула поглубже и ушла под воду.
Вынырнула она не слишком удачно – прямо за последним плотом. И перед собой увидела Гадюку, который в этот раз тоже заметил ее. Он поплыл к девушке.
Маша растерянно огляделась. Плоты расходились между шалашами, один плыл к протоке, где исчезла посудина бандитов. Гадюка тихо подгребал все ближе. Неподалеку качалась большая ветка, Маша схватила ее, громко ударила по воде и сразу нырнула, прежде чем карлики с ближнего плота успели оглянуться.
После этого она долго плыла… и вынырнула под шалашом.
У островка, на котором он стоял, не было середины, он напоминал бублик, в центре которого плескалась вода.
На переплетенных ветках, прижавшись спиной к стенке шалаша, сидела, свесив кривые ножки, бюрерская девочка. Маша затруднилась, как еще назвать это существо. Маленькая, сморщенная, волосатая, с обезьяньей мордочкой – почему-то сразу стало понятно, что это именно самочка.
Маша даже умилилась, хотя время было неподходящим. А потом ужаснулась – у девочки с головы текла кровь и было прострелено правое плечо.
Увидев человека, самочка заворчала. Они с Машей уставились друг на друга.
Рядом с детенышем в ветках лежал человеческий череп. Глазницы и носовое отверстие залеплены высохшей глиной… Маша вдруг поняла, что бюреры использовали его как чашку. Ну или как кружку, не важно. «Вот твари!» – подумала она, тут же позабыв о жалости.
Юная бюрериха заворчала громче, сморщила коричневый лобик, и череп начал подниматься в воздух.
Маша не успела нырнуть: самка оскалилась, и череп рванулся вперед.
Прямо перед девушкой из воды вылетел Гадюка с занесенным ножом.
Должно быть, он плыл с открытыми глазами (а она и не догадалась, что в воде можно их раскрыть, что ни говори, это все же было для нее новое дело – плавать), заметил в мутной воде ее ноги, но решил не убивать сразу, а сначала вынырнуть, чтобы видеть лицо жертвы, когда нож вонзится ей в сердце.
Гадюка выскочил между Машей и летящим черепом, который вмазал ему по затылку. Это не вырубило бандита, но он шлепнулся в воду, нанеся удар не туда, куда хотел.
Нож неглубоко воткнулся в плечо. Маша завизжала и принялась молотить Гадюку кулаками по лицу, голове и плечам.
Фыркнув, он схватил ее за руку и резко подался вперед, врезав лбом в переносицу. Из глаз Маши посыпались искры. Она чуть не захлебнулась, наглотавшись воды, зафыркала, а Гадюка наотмашь ударил ее тыльной стороной ладони по скуле, выдернул нож из плеча и снова занес.
Сзади на него прыгнула бюрерская девчонка.
Заверещав, как электропила, наскочившая на гвоздь, юная воительница обхватила бандита за шею и вцепилась зубами в ухо. Что-то хрустнуло. Гадюка вскрикнул. Голова самки откинулась, она выплюнула красный комок.
И тогда Маша сделала то, чему ее когда-то учил отец. Старый мудрый Натан понимал, что может ждать девочку в Зоне, полной мужиков – грубых, невоспитанных и сексуально озабоченных в связи с почти полным отсутствием в этих местах женского пола. Как понимал и то, что женщины в принципе слабее мужчин просто потому, что их мышечная масса в среднем меньше. Поэтому он научил дочку всяким хитрым приемам. Большинство из них было проблематично использовать по горло в воде, но один вполне подходил.
Распрямив указательный и средний палец, Маша сильно и метко ударила ими Гадюку в глаза. Потом она нырнула.

***

Не было соснодуба, не было аномалии, кипящей воды, потоков бьющего из нее газа. Хотя заводи, травяные островки, камыши и осока никуда не делись, но это были другие заводи, островки и осока, да и солнце почему-то прыгнуло на другое место – к самому горизонту. Оно увеличилось и остыло, из пылающе-желтого косматого шара, на который невозможно было смотреть, стало большим оранжевым кругом с дрожащей каемкой. Жара спала, на востоке собрались тяжелые облака.
Крепко сжимая контейнер, Тимур поплыл к ближайшим зарослям. Он понял одно: скачок произошел не только в пространстве, но и во времени. То странное, аномальное в полном смысле этого слова образование, которым стала обычная «газировка» на краю Могильника, перебросило его куда-то в глубину самого опасного района Зоны. И при этом, хотя субъективно для Тимура миновало всего несколько секунд, в реальном мире прошло несколько часов.
А это означало, что Стае вот-вот исчезнет.
С громким плеском сзади вынесло почти затопленную лодку, едва видимые над поверхностью борта ее закачались, рядом всплыл обломок весла, а после возникли две головы. Донеслось фырканье.
– Вот он! – Голос, кажется, принадлежал Жердю, хотя это мог быть и Боцман.
Тимур нырнул, зажав контейнер под мышкой, но плыть с ним под водой оказалось неудобно, и он снова вынырнул. Дно было не очень далеко – вытянувшись в струнку и касаясь его носками ботинок, которые сразу стали уходить в ил, Тимур нащупал кнопку на конце крепежной петли, закрепленной на боку железного короба, отстегнул и стал просовывать полоску грубой кожи под ремень.
Сзади донесся громкий плеск, Тимур повернул голову и встретился взглядом с Филином. Тот нырнул, за ним мелькнула обожженная голова Боцмана.
Прицепив контейнер, он поплыл, огибая остров из веток. Заметил что-то краем глаза – большое, темное, шелестящее.
Движущееся.
Он чуть не выпрыгнул из кожи, поняв, что это там ползет, замолотил руками и ногами, чтобы побыстрее обогнуть островок. Дальше была полоса воды шириной метров десять, а за ней плоский берег. Главное – добраться до него прежде, чем эта штука окажется здесь…
Увидев, что Шульга огибает остров, Филин зарычал и поплыл следом. Услышал сдавленный возглас сзади, оглянулся. Помощник, выглядевший совсем контуженным, едва держался на поверхности, то и дело погружался почти с головой, появлялся снова и бил руками, поднимая брызги.
– Помоги! – хрипнул Боцман.
– За мной греби! – приказал Филин. – Шульга уходит!
Он обогнул островок и остановился, когда что-то большое надвинулось на него. Боцман испуганно засипел.
Это был ползучий холм – большой земляной горб, весь затянутый мхом. На вершине его даже кусты росли. Холм неторопливо полз по воде между островом и берегом, позади него поднимались зеленые пузыри и всплывали комья пены. Они шипели, над ними вился ядовитый парок.
Бандиты слышали о таких холмах, но никогда не видели раньше. И они понятия не имели, что те могут двигаться по воде – речь всегда шла о суше. Говорили, что особая железа на брюхе холма выделяет слизь, разъедающую всякую зелень, а еще там есть рот – вроде мясистой воронки, втягивающей кашицу, которой становятся трава с кустами. Если человек заснет и холм наползет на него, останутся только рожки да ножки, в смысле – кости да череп. В общем, на пути холма лучше не становиться. И не ложиться тоже.
Филин и не собирался этого делать, хотя Шульга уже добрался до берега и спешил прочь. Главарь, а вслед за ним и помощник выбрались на островок, оказавшийся просто большим клубком гниющих веток и корней. Он тяжело закачался под людьми, опустившись глубже в воду. Не зная, есть ли у холмов глаза – а может, они способны как-то почуять человека, ну вот как псевдопсы? – Филин с Боцманом затаились. Вода хлюпала между ветками, выстреливала грязными струйками. Холм неторопливо полз перед ними.
Почерневшее от нагара ухо Боцмана напоминало скрюченную головешку, волосы слева выгорели, на шее, виске, скуле темнели пятна, перемежавшиеся волдырями. В глазах, мутных от боли, притаилось безумие. Не хватало только, чтобы и этот свихнулся, как Жердь. Где он, кстати?
– Жердя видел? – прошептал Филин.
Боцман прикрыл глаза, будто обдумывая вопрос, потом с хрипом выдавил:
– Не… А щенок?
– Он впереди. Мы лежим тут, а он к «менталу» чешет. – Филин скривился: пока эта громадина, как черепаха, тащится мимо, ненавистный Шульга все дальше угребает от него вместе с контейнером. И поделать тут ничего нельзя, опасно слезать с островка, пока холм не удалится хотя бы метров на двадцать.
– А волосатый? – спросил Боцман.
Значит, еще соображает что-то, раз вспомнил про Растафарыча.
– Его тоже не видать, – ответил Филин, и тут рядом с островком выпрямился Жердь.
Он был куда выше остальных бандитов, да к тому же нашел, видно, какой-то горб на дне, потому что вода оказалась ему по пояс.
– А-ргх! – выдохнул он и рванул молнию сумки на ремне. На свет появилась та самая длинношеяя бутылка, стреляющая фейерверками, во второй руке бандита оказался небольшой предмет, запечатанный в целлофан. Жердь рванул его зубами.
– Не вздумай! – прошипел Филин, боясь привлечь внимание холма.
Жердь безумно оглянулся и только тогда увидел бандитов на островке.
– А ты не командуй! – крикнул он, скалясь. – Ты мне больше не командир! Ты всех… всех нас сгубил… весь отряд… и Огонька!
В руке его блеснула освобожденная от целлофана серебристая турбозажигалка. Холм начал тормозить.
– Стой! – крикнул Филин.
Жердь чиркнул, поднес зажигалку к горлышку.
Выломав из островка тяжелую ветку. Филин швырнул ее в бандита. Жердь замахнулся. Сжимающая бутылку рука уже пошла вперед, когда ветка вмазала ему по голове с таким звуком, какой издает мокрое полотенце, если им шмякнуть по стене. Бандит поскользнулся, ноги разъехались, он осел в воде, и выпавшая из руки бутыль свалилась ему на голову.
Она не разбилась от удара, а свернутая жгутом ткань в горлышке прогорела еще не до конца, хотя ей оставалось совсем немного – Жердь мог бы спастись, если бы сразу ушел под воду. Но он не сделал этого: поймал бутылку и снова занес, чтобы бросить в холм.
Она взорвалась.
Крик слился с гудением пламени, которое полыхнуло на весь Могильник, ослепив замерших на островке бандитов. Жердь стал большим факелом, огонь взлетел столбом, потом колесом разошелся вокруг. Над гудящим кольцевым валом, покатившимся над водой, вспыхивали и гасли сине-зеленые искры.
Филин нырнул с островка, ухватив за шиворот Боцмана, стащил его за собой. Даже сквозь грязную воду вспышка была хорошо видна – красно-багровые завихрения и протуберанцы закрыли небо. Опали. Стало темнее, потом огонь исчез. Боцман, которого Филин все еще держал за шкирку, рванулся вверх. Оттолкнувшись от дна, главарь тоже вынырнул.

Холм быстро полз прочь, оставляя широкую пенную струю. Бок и задняя часть его почернели, обугленный мох слезал длинными лоскутами, под ними обнажилось что-то странное – слизистое, прозрачное.
Но Филину было не до того – теперь путь свободен! От Жердя осталось лишь темное пятно на воде, посреди которого плавал неопрятный черный комок, похожий на островок смешанной с пеплом глины.
Снова ухватив Боцмана, главарь потащил его к близкому берегу.


***

Облако зеленого тумана выплюнуло Машу. Воздуха в груди не осталось, она рванулась вверх. Там что-то вспыхнуло. Стало светлее, потом огонь исчез. Девушка вынырнула.
И заморгала, увидев, как изменился мир. Солнце перескочило к горизонту, на треть ушло за него, исчезли островки и заросли, но вместо них появились другие. Впереди – большой дымящийся клубок веток и корней, за ним кто-то спешит прочь, в стороне движется ползучий холм, а рядом над водой выступают борта лодки в темных подпалинах.
Течение вынесло рядом человеческое тело, оно перевернулось, слипшиеся дреды скользнули по лицу, и Маша вскрикнула:
– Индеец! – Она схватилась за костлявое плечо. Глаза его были открыты. Но не видели ее.
– Индеец! – крикнула она. – Нет!
Она просунула руку ему под мышку и забила ногами по воде, направляясь к берегу.
Маша не помнила, как достигла его. Порванная рубашка липла к телу и мешала, девушка скинула ее, плача, уложила Индейца на спину, упала на колени рядом и дала ему пощечину. Потом еще раз, еще, затем раздвинула ему зубы и приникла к холодным мокрым губам. Несколько раз с силой выдохнула воздух, перевернула захлебнувшегося на живот, приподняла и резко сдавила его грудь. Из разинутого рта потекла вода. Маша повторила процедуру несколько раз, снова уложила Индейца на спину, увидела бледное лицо, серые губы, стеклянные неживые глаза и, зарыдав, заколотила кулаками по его груди.


***

Тимур остановился, тяжело дыша. Солнце исчезло за горизонтом, быстро темнело. Заросли камыша сменились невысокими кустами, их тонкие гибкие стебли усеивали красные цветы. Холодный закатный свет озарял холмы и низины центрального Могильника. Где-то впереди была Крепость, про которую Тимур слышал много интересного, где-то сзади – всегда накрытая странным туманом область, через которую редко кому удавалось пройти, а посреди обширного болота, на краю которого он оказался, расползалось белесое пятно.
Кальций. Он выходит на поверхность, и вода вымывает его. Ты запомнил, Тим?
Да, он хорошо запомнил этот путь – и пошел дальше. На ходу стащил куртку, потом рубаху. Снял ботинки, которые только мешали, отшвырнул далеко в сторону. Оглянулся. Бандитов пока не видно.
Ломая кусты, с которых летела светлая пыльца, перешагивая через кочки и часто спотыкаясь, он открыл контейнер. Заглянул. Артефакт стал размером с человеческую голову, в контейнере он едва умещался, и когда крышка откинулась, вспучился, как тесто в слишком маленькой для него кастрюле.
– Стае, я уже на месте, – сказал Тимур. – Почти на месте, слышишь?
Стелющийся над землей свет солнца таял, и вместе с ним таял мир. Тени ползли со всех сторон, густели, накрывая болото. Тимур попробовал бежать, но сразу провалился в бочажок и упал. «Слизень» едва не вылетел из раскрытого контейнера; поднимаясь, Тимур представил, как виртуальный мирок внутри сросшихся артефактов содрогнулся, будто в спазме, и призрачный, уже почти истлевший Стае тоже упал, когда земля ушла у него из-под ног.
Заныла подвернутая стопа. Тимур похромал дальше. Становилось все темнее.
Но белое пятно впереди было уже совсем близко. Он даже видел «ментал» посреди него.

Глава 17

Когда озеро с ползущим прочь холмом пропало из виду, Боцман остановился и сказал:
– А Жердь прав был.
– Что? – Филин повернулся к помощнику.
– Ты о чем?
– У тебя совсем крыша поехала. – Боцман осторожно коснулся пальцем обожженного уха. – Из-за этих «слизней», из-за «ментала»… из-за денег. Ты всегда жадным был, и мужиков перебил из-за своей жадности.
– Ты думай, что говоришь. – Реплика прозвучала довольно жалко, но больше Филину ничего не пришло в голову.
– А я думаю. Когда контейнер у тебя был, надо было валить отсюда. Сколько бы нам за него денег отвалили? А ты…
– Да при чем тут деньги?! – крикнул окончательно выведенный из себя Филин и шагнул к помощнику, сжав кулаки, но тот не отступил, лишь презрительно скривил губы.
И достал из-под рубахи пистолет.
Филин не узнал оружие – он понятия не имел, что у Боцмана есть такое. Дробовик с автоматом они потеряли, когда «газировка» перебросила их в другую точку Могильника, у Филина остался только нож, и он считал, что помощник вообще безоружен. Но ведь они промокли насквозь, и ствол, стало быть, тоже? Почему тогда Боцман держит его так уверенно, будто не сомневается: пистолет выстрелит? Среди них ведь есть и такие, которым вода нипочем…
– Какие деньги? – повторил Филин уже спокойнее. – Тут не о том речь идет, дубина! «Ментал» – это… Через него власть над всем можно получить. Над всей Зоной.
– Как? – спросил Боцман.
– Слышал ты, откуда Зона взялась? Про это много разного говорят, но есть одна… легенда, которая больше всего на правду похожа.
– Про эту… – Боцман нахмурился, пытаясь вспомнить слово. Ствол пистолета глядел Филину в живот. – Про…
– Ее по-всякому называют, Седой говорил – бесконечность. Когда-то паучники пытались ее изучать, бесконечность эту. У них была лаборатория на ЧАЭС. Что-то не так пошло, из-за опыта эта… бесконечность сюда проникла. К нам. Вроде взрыва такого, в его эпицентре Зона и появилась. А паучники до сих пор на ЧАЭС сидят, только они уже не очень-то люди, и через бесконечность Зоной управляют. Не управляют, а… контролируют.
– И что? – спросил Боцман.
– А то, что «ментал» – как нарыв на нашей… в нашем… – Филин вытер вспотевший лоб. Он пытался говорить о вещах, для которых в его лексиконе никогда не было подходящих слов, так как большую часть своей жестокой, полной насилия и крови жизни размышлял и говорил совсем о другом. – На нашем мире.
– Нарыв? Ты совсем свихнулся?
– Нарыв в пространстве! – повторил Филин. – Профессор в лаборатории так сказал. Ну, не так, но… смысл такой был. Через этот нарыв наше пространство как бы связано с бесконечностью. С той самой, из-за которой Зона появилась. И через «ментал» можно влиять, понимаешь? Чтобы аномалии возникали там, где тебе надо, гасить их, перемещать, мутантов гонять… даже выбросы устраивать!
– Да что это за бесконечность такая?!
Филин мотнул головой. Темнело, Боцман все хуже различал выражение его лица.
– Не помню слово. Она… оно… Профессор говорил – пространство информации. Как этот… Интернет, только объемный. И огромный. Информационные поля, всякая такая фигня. Не только Зоной – всем миром можно управлять. Надо только к «менталу» попасть да разобраться, что там к чему…
– Тебе надо, – оборвал Боцман.
– Что? О чем ты?
– Я не хочу ничем управлять. Я только на жизнь себе зарабатываю, понял? На старость спокойную.
– И сколько ты людей ради своей спокойной старости перебил? – усмехнулся Филин.
– Да, бандит я. Потому что другого ничего не умею. Не научили, и сам не научился. Но я… Мне твоя власть не нужна. А ты если ее добьешься, то тебе и на меня наплевать будет. Ты и меня в расход пустишь, как всех наших пустил.
– Не я их убил!
– Не ты, но погибли они из-за тебя. А я не собираюсь.
– Ну тогда стреляй, – сказал Филин и ударил ногой по пистолету.
Боцман выстрелил, пуля чиркнула главаря по плечу и улетела в темное небо – пока они говорили, наступила ночь.
Филин надеялся, что от удара ослабевший помощник выпустит ствол, но этого не произошло. Тогда он ударил Боцмана пятерней в обожженное лицо и упал на спину. Вскрикнув, Боцман повалился на колени.
А Филин развернулся и пополз между кочками. Бандит позади что-то прокричал, выстрелил еще раз… Филин полз не оглядываясь.
Через полсотни метров он притаился за большим кустом и стал высматривать Боцмана, уверенный, что тот преследует его.
Но бывший помощник не показывался, и в конце концов Филин решился встать. Сделав несколько шагов, споткнулся обо что-то в темноте, едва не упал, присел на краю крошечной полянки между низкими зарослями. Кажется, когда-то давно кто-то разбил здесь лагерь… и вскоре погиб – то ли своей смертью, от голода или жажды, то ли убитый одним из многочисленных смертельных проявлений Могильника. Произошло это давным-давно: от тела, свернувшегося в позе эмбриона на середине полянки, остались только кости.
А еще от него осталось ружье-трехлинейка с наполовину обрезанным стволом, но целым прикладом. Рядом стояла консервная банка с отогнутой круглой крышкой, такая ржавая, что к ней страшно было прикасаться – того и гляди рассыпется рыжим порошком. Но Филин к ней все же прикоснулся, даже взял и потряс. Внутри звякнуло, он запустил туда пальцы и вытащил длинный патрон. Отбросив жестянку, покосился на скелет, взял ружье. Один патрон, значит? Это что за намеки судьбы? Он не собирается стреляться, что за чушь? На мгновение ему показалось, что сама Зона издевается над ним, будто намекает, что Филину пора очистить ее от себя… Он даже сжал кулак и погрозил ночи. Никогда Филин не сдастся, никогда не пальнет себе в башку! Он слишком сильный для этого, слишком упорный и всегда добивается своего. Он почти победил, надо только догнать Шуль-гу и разобраться с ним.
Филин проверил ружье – оно оказалось заряжено. Ага, так значит, два патрона! Что ж, ладно. Он встал и поспешил дальше.
Впереди что-то светилось, над тем местом в небо взлетали большие призрачные пузыри. Чертовщина какая-то. Так и не разобрав, что это, но уверенный, что «ментал» находится посреди светящейся области, Филин ускорил шаг, на ходу целясь в темный силуэт, который все отчетливее различал перед собой.


***

Упустив главаря, Боцман выстрелил ему вслед и побрел обратно, сам не зная куда. Он же посреди Могильника, отсюда в одиночку, без снаряги и с единственным стволом, где осталось пять патронов, не выбраться. Он смертельно устал, очень болели ожоги, и еще почему-то ломило зубы с левой стороны. В голове было совсем пусто, так что он просто шел, спотыкаясь о кочки, пока не разглядел впереди два силуэта.
Остатки инстинкта самосохранения заставили его опуститься на корточки под кустом и поднять оружие. Руки дрожали, ствол ходил ходуном, но Боцман стиснул зубы и прицелился получше.
Люди подошли ближе, и он узнал их. Надо же – выжили! Он мог завалить обоих, потому что они теперь были совсем рядом, но не видели его.
Раздался знакомый голос, второй человек ответил. Споткнулся, выругался. Боцман не шевелился, только ствол пистолета в руках двигался вслед за ними.
Они прошли мимо – всего в нескольких шагах, так и не заметив его. Когда за спиной стих шелест травы, бандит встал. От боли он соображал совсем плохо.
Может, за то, что он сделал хороший поступок, не пристрелил этих двоих, Зона простит его? Или не Зона, а Бог? Наверное, Он ведь есть… Нуда, а кто же иначе все это создал? Весь мир и эту… бесконечность, о которой толковал бывший главарь. Ведь это был хороший поступок, правда? Он ведь мог их обоих грохнуть, запросто, но не стал. Так почему бы высшим силам, кто бы они там ни были, не смилостивиться над ним и не позволить ему выжить? Выбраться из Могильника, дойти до Периметра, потом наружу… Боцман пообещал себе, что никогда больше не вернется в Зону. Устроится ночным сторожем где-нибудь в колхозе. Или на баржу – ведь он когда-то плавал на речной барже, и это было хорошее время! Ну точно, решено. Он сделал людям добро, оставил их в живых, и за это его пощадили. И теперь он выживет, точно, не может быть иначе, это ведь закон природы, это будет просто справедливо, а мир ведь справедлив, правда? Ну, в основном… Иван Сергеевич Нечипуренко, известный в Зоне под кличкой Боцман, улыбнулся, решив, что все с ним будет хорошо, и зашагал веселее, расправив плечи. Наперерез ему через заросли тихо пробирался матерый кровосос.

***

Светящаяся, исходящая паром белая вода растекалась лужами и журчала между извилистыми полосками влажной мягкой земли. В центре этого притаившегося посреди Могильника теплого белесого мирка высился «ментал».
Он напоминал маленький вулкан из слизи. Или, может, из слипшихся комьев силикона, залитых клейким пенистым маслом.
Вместо огня и лавы вулкан изрыгал пузыри света.
Внутри «ментала» виднелись изогнутые мерцающие пласты, гирлянды лиловых почек, длинные колбаски и синеватые комки. Они медленно перемещались, срастались и распадались.
Из расползшегося по земле мягкого основания торчали округлые выросты, большинство – крошечные, слипшиеся гроздьями вроде виноградных, а один размером с артефакт, который Стае прислал в посылке. Даже полностью сформировавшийся «слизень» не отрывался от «ментала», соединенный с ним прозрачной пуповиной, по которой струились искры, а еще – тонкими мерцающими нитями.
Над обращенным к небу жерлом аномалии, напоминающим верхушку оплавленной свечи из прозрачного воска, взлетали пузыри света. Призрачные, тающие на глазах, они появлялись неравномерно и отличались размерами – от теннисного мячика до сфер размером с автомобиль, – и внутри каждого что-то плыло, покачивалось, странные силуэты и фигуры кружились там. Пузыри поднимались и таяли в темноте над Могильником.
Тимур остановился, держась за контейнер.
– Стае, я дошел, – произнес он. – Не знаю, успел или нет, но я сделал все, что мог. В тот раз не сделал, побоялся, сбежал, а теперь сделал. Очень хорошо, если это спасет тебя, но если нет… Если нет, больше я уже ничего не могу.
А это, можно сказать, и не артефакт даже. «Слизни» – сыны «мечтала», плоть от плоти его…
Так, кажется, говорил Старик?
Тимур осторожно достал из контейнера сросшиеся «слизни», поднял двумя руками и понес к «менталу», уверенный, что, если их положить возле аномалии, мерцающие нити протянутся между ними, а после из «мен-тала» выступит прозрачная трубка пуповины, удлинится и врастет концом в артефакт.
Сзади щелкнул выстрел, и пуля ударила его в левую лопатку – будто туда приставили долото и с размаху врезали молотком.
Вскрикнув, Тимур повалился лицом вниз на пропитанную белой водой землю. Артефакт вылетел из рук и упал рядом с аномалией.
Донеслись приближающиеся шаги. Рука Тимура поползла вперед. Шаги стали громче. Кончики пальцев коснулись артефакта, подтолкнули его.
Бархатистая кожица на обращенной к аномалии стороне «слизня» зашевелилась и вдруг расползлась, показав прозрачный бок. Между «слизнем» и «менталом» замерцали тончайшие, едва различимые волоски, а потом от основания аномалии потянулась, извиваясь и подрагивая, прозрачная трубка.
Филин остановился над лежащим человеком, по спине которого расплывалось темное пятно, и пнул его. Шагнул к аномалии, с любопытством разглядывая ее.
– Седой через это хотел Зоной управлять? – произнес он.
Потом прикладом ружья отпихнул подальше артефакт, к которому вытянул руку неподвижно лежащий человек.
С неслышными хлопками мерцающие нити порвались, прозрачная трубка, уже почти коснувшаяся обнаженного бока артефакта, дрогнула и стала втягиваться обратно.
– И что дальше? – спросил Филин. – Мне просто надо заснуть рядом?
У человека на земле задергались ноги. Он глухо застонал и начал приподнимать голову – медленно, будто сверху на нее давила невидимая ладонь.
– Живучий, гад, – с легким удивлением сказал бандит и присел на корточки. – Я ж тебе в сердце вроде пальнул? – Он пригляделся. – А, нет! Лопатку раздробил, до сердца не дошла пуля? Ничего, щас до мозга дойдет…
Филин приставил ствол к затылку раненого. Качнулся назад. Большие темные глаза его выпучились.
– Что-о?!! – громко ухнул бандит и повернул ружье.


***

Он едва заметил Стаса – почти прозрачное тонкое облако, призрак призрака с едва проступающими в воздухе чертами лица и расплывающейся фигурой.
Тимур огляделся изумленно, не сразу сообразив, куда попал. Этот стук сзади, сильный удар в спину, толчок… Ну да, он ведь тогда упал и почему-то не смог встать, а «слизень» вдруг оказался на земле, и пришлось тянуться к нему, тянуться из последних сил, чтобы толкнуть ближе к «менталу».
Что произошло?
И чьи это ноги внизу? Чье это тело…
Это его ноги. Его тело – живот, грудь, плечи, он видит их… Откуда они взялись здесь, ведь раньше он попадал сюда только в виде незримого сгустка, чистого сознания, а его пустое тело, его эмпти боди оставалось снаружи.
Он что, умер?
«Я что, умер?» – спросил он у Стаса.
Тишайший шепот, не голос, а намек на голос, эхо человеческого голоса достигло ушей:
«Похоже на то».
«Но я сделал дело? Я доставил…»
«Не совсем, Тим. Почти, но… Смотри сам».
Другая Зона изменилась. То есть по сторонам и сзади все осталось по-прежнему, но впереди земля вспучилась огромным нарывом, жерлом вулкана… Что-то подобное Тимур видел совсем недавно.
Отголосок шепота снова достиг ушей:
«Только что соединение возникло, но потом нарушилось, и я не успел. Очень жаль, что и ты, Тим… Такого я не ждал. Теперь мы здесь вдвоем, у тебя еще несколько дней, но потом и ты…»
«Нет, постой! – закричал Тимур. – Подожди, это не конец! Я… Меня не убили! Только ранили, ведь может быть и такое – если тебя тяжело ранили, то это… это глубже, чем сон, то есть чем простой обморок, и поэтому ты попадешь сюда как бы целиком? Я не понимаю, что говорю, но… ты понимаешь? Может, я еще жив, и уж точно я прямо возле «мечтала»! «Слизень» лежит рядом с ним, надо только немного подтолкнуть… И ведь кто-то меня убил! То есть попробовал убить. Он выстрелил и сейчас подойдет… уже подошел. Он, наверное, рядом».
«Но что ты можешь сделать?» – спросил Стае.
«Я закрою глаза».


***

Филин занес ружье, чтобы размозжить раненому голову. Качнулся назад. Большие темные глаза выпучились. Он вздрогнул, ощутив, как внутри него что-то изменилось. Вернее – кто-то появился. Ощущение чужого присутствия было таким ясным, четким, что он даже зажмурился, пытаясь увидеть того, кто был теперь совсем рядом – ближе к Филину, чем воздух в его груди, ближе к нему, чем кровь в его сердце!
– Что-о?! – ухнул бандит, осознав, кто это забрался в его голову. Руки опустились, перехватив оружие, повернули стволом в другую сторону. Филин хрипнул, лицо исказилось, и вдруг что-то птичье проступило сквозь черты. Глухо заклокотав горлом, он напрягся – ствол ружья, нацеленный в его рот, стал отодвигаться, указательный палец правой руки, скрючившийся на спусковом крючке, разогнулся.
– Не выйдет! – ухнул Филин. – Я сильнее! Я… Палец вдавил спусковой крючок, и пуля калибра 7,62 миллиметра пробила переносицу вместе со всем, что находилось за ней. Голова откинулась, острый кадык выпятился из шеи. Филин повалился на спину, выпустив ружье. Оно упало, ствол ударил по «слизню», подтолкнув его. Мерцающие нити возникли между ним и «менталом». Из аномалии выросла прозрачная трубка, потянулась к артефакту, коснулась бока там, где не было бархатистой шкурки.
«Слизень» дрогнул, словно от легкой боли. Трубка вросла в него.
По ней заструились искры. От артефакта к «менталу» медленно пополз светящийся сгусток.
Рука лежащего лицом вниз человека дернулась. Шевельнулись и снова застыли пальцы. Сердце перестало биться.
Второй сгусток пополз по трубке вслед за первым.


***

Дрогнула земля; из неживого ярко-синего неба протянулся сияющий колодец, в котором танцевали мириады искр. Он коснулся жерла вулкана, и тот закружился, став огромной воронкой – исполинский, до небес, смерч, но перевернутый основанием вверх.
«Стае!» – крикнул Тимур.
Их закружило, невесомого Стаса втянуло в смерч первым, следом поволокло Тимура. Когда его бросило сквозь прозрачную стенку, вверху открылся плавно сужающийся колодец. Узким концом он пронзал границу мира внутри артефакта, и сквозь прореху открывалось нечто иное.
Нечто очень глубокое. Огромное. Полное энергии, движущихся фигур, воспоминаний, силуэтов, образов, мыслей, картин, идей…
Там открывалась бесконечность.
К ней, будто подхваченный ураганом листок, по спирали взмывало то, что осталось от Стаса, – маленькое, ярко светящееся солнце, ядро его сознания.
Завороженный этой картиной, Тимур смотрел вверх… и тоже поднимался.
«Тимур, назад! – донеслось до него. – Не надо!»
«Но там красиво! – прокричал Тимур в ответ. – Там интересно! Я хочу туда!»
«Вернись! Ты можешь остаться, тебе незачем…»
«Нет, я пойду с тобой!»
«Я не хочу, чтобы ты погиб из-за меня! Это не твоя судьба! Вернись!»
«Но я уже ничего не могу сделать! Я умер, понимаешь? Меня нет… то есть я только здесь!»
Стае что-то еще попытался сказать, но не успел, затянутый в бесконечность, – и пропал в ней, присоединившись к мириадам населяющих ее сознаний. Тимур летел следом. Мир внутри артефакта остался далеко внизу, чудесное, невероятное пространство раскинулось над ним. Потом голос произнес где-то рядом:
– Ну, давай!

Растафарыч, прижав кулак к груди человека на земле, со всей силы ударил по нему вторым кулаком.
С громким хрипом Тимур Шульга сел. Сердце его, не бившееся уже почти полминуты, заколотилось так, что его услышала вся Зона. Он разинул рот, брызнув слюной, расставил руки, выпучив глаза и выгнув спину, закричал. Зрачки расширились, Тимур с хрипом втянул воздух, сразу выдохнул, вдохнул опять.
И упал на спину – вернее, упал бы, но они поддержали его. Уложили осторожно. Маша надела рубаху Рас-тафарыча, а его майкой была стянута спина сталкера. Индеец стащил с Филина куртку, брезгливо отпихнув тело подальше, свернул ее и подложил под голову раненого.
– Я видел! – хрипнул Тимур. – Слышите, видел ее!
– Кого? – спросила Маша участливо, гладя его по голове.
– Бесконечность. Она там, за «менталом». Она… чудесная. Прекрасная.
– Ну и слова, школьник, – покачал головой Раста-фарыч. – Не думал, что ты знаешь такие. Погоди, не дергайся!
Отпихнув его, Тимур кое-как повернулся и схватил «слизень», соединенный с аномалией узкой прозрачной трубкой и паутиной мерцающих нитей. Дернул, порвав их, подтащил к себе.
– Школьник, не напрягайся, – посоветовал Раста-фарыч. – Мы пулю не вытащили, она тебе лопатку раздробила и застряла в кости. Если не хочешь, чтобы кусочки вместе со свинцом в легкие попали, лежи тихо…
Он взял раненого за плечо с намерением уложить обратно, но Маша схватила его за руку и покачала головой.
– Подожди, – прошептала она. – Смотри… смотри, что у него с волосами.
Не обращая на них внимания, Тимур лег на бок и ударил кулаком по «слизню». Бархатистый бок вмялся, пошел мелкими трещинками, из которых брызнул тусклый свет вместе с клейкими каплями чего-то густого и маслянистого. Он пошарил рукой вокруг, нашел камень, схватил и стал колотить, равномерно нанося удар за ударом, превращая артефакт в кашу, в пузырящуюся лужицу, где плавали мелкие прозрачные комья.


***

Филин недоуменно огляделся. Только что он был возле аномалии и боролся с человеком внутри, а теперь находится здесь… Где – здесь?
Похоже на Зону, только она какая-то странная. Была ночь, а теперь почему-то ясный день. И небо – что это за дурацкое небо вверху? Какое-то неживое, будто из синего стекла. И что это гудит сзади?
Он повернулся. Гудела огромная воронка, широкой стороной касающаяся земли, а узкой проткнувшая небеса. Она была как гора… нет, как тысяча, сто тысяч гор. Филин в сравнении с ней казался муравьем на фоне высокого холма – и все же он видел ее всю.
Его потянуло к воронке, он начал сопротивляться – и тут она исчезла. Порвалась в верхней части, конец дернулся и втянулся в небо, нижняя часть распалась. Что происходит?! Он попятился. Нога провалилась во что-то. Бандит подскочил, оглянулся – по земле змеилась трещина. Из нее полился тусклый свет, брызнули капли чего-то густого и маслянистого.
Мир рассекли другие трещины, не только землю, но и неживое небо. Филин заорал и побежал, хотя бежать было некуда – Зона разрушалась со всех сторон. Куски ландшафта взлетали, кружась и сталкиваясь, вместе с ними поднимались деревья и холмы, все распадалось на части, разбивалось, крошилось, ломалось… И растворялось в холодной серости, которая вдруг полезла из всех щелей, дыр и трещин гибнущего мира.
В безумном круговороте мелькнула знакомая фигура.
– Ты?! – выкрикнули они одновременно.
Филин подумал: но почему только один, ведь мы завалили сразу троих? И вспомнил, что Седой стоял ближе всех к лежанке, когда поднялась стрельба, даже склонился над ней… Вот почему его в момент смерти втянуло, а лаборанта с одним из охранников – нет.
Седой закричал:
– Это из-за тебя! Из-за тебя я потерял контроль, тебе обязательно надо было убивать меня?! Из-за этого весь установленный порядок нарушился! Теперь сдохни здесь!
– Вместе с тобой! – крикнул Филин.
Серая муть была со всех сторон, части ландшафта растворялись в ней, как куски пластика в кислоте, плавились и исчезали. Филин попытался ухватиться за пролетающий мимо куст, но тот размягчился под пальцами, как горячий пластилин, – и растекся, став невесомой взвесью, маревом…
Филин с Седым повисли в пустоте. Вокруг больше не было ничего – то есть вообще, просто пустота, бесконечная, как время и пространство, и пустая… как настоящая пустота.
Пустота начала впитывать их в себя.


***

Тяжело дыша, Тимур откинулся на свернутую куртку. Поднял дрожащую руку, провел ладонью по лицу.
– Успокоился, мэн? – спросил Растафарыч.
– Тимур, ты сделал, что хотел? – Маша склонилась над ним.
– Не хотел, – возразил он. – А должен был. Да, кажется, да. Стае… попал туда. Что ты сказала про мои волосы?
Она смущенно пожала плечами и произнесла со смешком:
– А ты второй, кстати.
– В смысле?
– Ну, недавно я Индейца откачала, а теперь мы оба – тебя.
Растафарыч и правда выглядел как «недавно откачанный». Синяки, нос разбит, уши распухли, на лбу ссадина. Он то и дело кривился от боли, ошупывал ребра и вообще двигался как-то скованно.
– Кто тебя отделал? – спросил Тимур.
– Да этот тощий с сумкой, – пробормотал Растафарыч.
– И где он теперь? И вообще, одного я вижу, а где все остальные?
– Нет никого. – Маша неопределенно махнул рукой назад. – Все там остались.
– Навсегда остались?
– Да, навсегда. Тимур, а сколько тебе лет?
Он покачал головой и тут же пожалел об этом – с шейными позвонками после падения вертолета явно было что-то не так.
– Когда как. Иногда двадцати лет, а иногда все пятьдесят.
Маша смотрела недоуменно, а Растафарыч понимающе кивнул.
– Так что с волосами? – напомнил Тимур.
– Да вот, понимаешь… они теперь седые.
– Седые? – удивился он. – Что, все?
– Нет-нет, не переживай, они…
– Да я не переживаю, но…
– Проседь появилась. Прядь такая слева над лбом. Тебе, – она улыбнулась, – тебе даже идет.
Тимур закрыл глаза. Вокруг журчала вода, теплый пар поднимался над ней и таял в воздухе вместе с призрачными пузырями, то и дело взмывающими над «мента-лом». Надо его уничтожить, подумал он. Взорвать или достать где-то лопату и разбить на части, раскидать их во все стороны. А то кто-нибудь еще вроде Филина сможет дойти сюда…
– Ладно, сталкер, что дальше делаем? – спросил Растафарыч. – Если тебя сейчас не начать всерьез лечить – загнешься к растакому Маврикию.
– Здесь поселок недалеко, – произнес Тимур, не открывая глаз. – Дальше Крепость, а рядом поселок. Там вроде живет кто-то. Надо туда.
– Поселок, значит… Ну хорошо, стало быть, передохнем и пойдем к поселку.
Вояка кивнула, а Тимур добавил:
– Слушай, все время хотел спросить. Кто такой этот Маврикий?
– Я откуда знаю? – удивился Растафарыч, обнимая Машу за плечи и прижимая к себе. – Сие тайна большая есть, сталкер. Большая, как бесконечность.

claks
Читать не пробывал?

омела

Это кто тебя так в мумию приодел?