А мне обязательно нужно успеть! Успеть спрятаться, исчезнуть с глаз, прижаться всем телом к влажному днищу, подтянуть коленки к подбородку и просидеть так ужасно долго, целый час. Ведь именно здесь тёплыми вечерами чужая мать, усевшись на крыльце, рассказывает своим детям (девочка и мальчик лет пяти-шести на вид) самые лучшие сказки, которые мне доводилось услышать за последние годы.
  Нещадно истязает мошкара, муравьи копошатся совсем рядом и кусают босые ноги, через четверть часа исходящий от влажной почвы холод пробирает до костей. Зуб о зуб не ударяется, есть хочется просто жутко — бежала через весь город, поужинать не успела, маковой росинки с утра во рту не было!
   Женщина, чьё имя прозвучало лишь однажды и тотчас вылетело из головы, говорит. Складно льётся речь, красиво. Об Агударе и Магише гутарит, создании мира Фэо, первом нашествии Хаоса и легендарных воинах, поныне здравствующих. Сижу и, невольно отвлекаясь, думаю о собственной безгранично любимой маме. Предательство ли это: бегать в такую даль за чужими историями? Наверное, да. Обидится она на меня, если узнает? «Может быть», — гложет червячок сомнения.    От подозрения становится больно, грустно, хочется расплакаться и уйти, но крепче оков держит неоконченная история. Обещаю себе: «Дослушаю и сразу тихонечко уползу!»
Но остаюсь, зажмуриваю голубые, будто июньское небо, глаза и неслышным шепотком прошу мамочку меня простить. Она ведь добрая очень, поймет!
— Шутишь, не верим! — звонко смеются дети, за рассказом уплетая домашнюю выпечку. — Не мог Агудар в тринадцать лет матёрого пса убить!
    Не вижу, но живо представляю, как полнотелая рыжая женщина спрячет улыбку в уголках губ и всплеснёт руками, негодуя, воскликнет с напускной суровостью:
— Экие хитрецы! Родной матери не поверили! Сказать кому — стыда не оберусь!
    От нашей мамы мне и братику нередко доводилось слышать эту сказку перед сном, когда были совсем маленькими, ровесниками детей рассказчицы. Будто будущий подземный рыцарь (в те времена всего лишь мальчуган!) и друг его ранних игр решили для захворавшей женщины нарвать букет красивейших цветов. Весь город обыскали, всю Клесву, всю слободу Буйманову обошли, весь Огрий! Наконец, нашли в дальней деревне. Но — вот беда! — не подойти к восхитившему цветнику: прямо посреди дороги разлёгся и рычит на добытчиков страшнейший матёрый пёс! Друг-то собак с юных лет боялся, да перетрусил и дёру дал, пёс за ним рванул. Но не растерялся молодой Агудар, криком обидным привлёк внимание жуткого зверя, на себя наброситься заставил... и победил, попавшимся под руку камнем с неожиданной силой тварь ударил — та околела вмиг! Видать, сама Шеара заступилась за будущего героя, простёрла незримую длань и приняла жизнь жестокого существа, детям сохранив!
    Долго чествовали героя односельчане и семья друга. Столь богаты и цветасты были пересказы произошедшего, что спустя месяц обросшая небывалыми подробностями слава о детском подвиге докатилась до дворца короля Магиша. Пожелал правитель собственными глазами увидеть «младенца, супротив тысячи страшных чудищ выступившего и победившего»! Не верил ни слову, а увидел смущённого народным враньём Агудара – рассмеялся весело, руку дитю пожал и велел обучить бесстрашного юнца ратному делу за счёт казны, лучших наставников созывать…
С тех пор стал Агудар усердным учеником и отважным воином, с годами стяжал славу Подземного рыцаря… Но разве в жизни такое бывает? Разве боги заступаются, а короли пожимают руки?
В сказках, конечно же, подвиги совершать очень просто: друзья найдутся, рука не дрогнет, силы не подведут. Но от понимания нелепости рассказа сотканная из вранья история никогда не становилась хуже. Складно рассказывает чужая мать: с выражением, неспешно, глубоким и красивым гласом… Но голос родной мамы и её истории всегда нравились больше прочих.

   Как сейчас помню сырую затхлость нашего жилья, широкую постель и её саму – златовласую, голубоглазую, очень похожую на меня. Она больна уже много месяцев, в последние дни ничего не ест. Много воды пьет, громко и долго кашляет, с трудом ходит. Сегодня не поднялась совсем.
Мы прижимаемся к холодным рукам губами, заглядываем в больные глаза, будто потерявшиеся ягнята, тихонечко просим сказку. Не ради забавы, нет! Пока мама говорит, она не спит. Если заснёт, то случится страшное: сейчас, когда застонала во сне глухо и мучительно, едва добудились!
«Я стану таким, как Агудар?» — спрашивает робко брат, едва рассказ подходит к концу.
Она кивает, улыбнувшись.
«А ты... — почему-то шепотом срывается с губ, когда боязливо целую в её щеку, — поправишься?»
Она кивает опять, всё с той же едва-едва обозначившейся улыбкой.
Обрадовавшись, мы уходим из домика во двор и там представляем, как все вместе пойдём на речку, когда мамочке станет лучше.

    …Спохватившись, слышу скрип ступенек: женщина тяжело поднимается на ноги и шутливо гонит сорванцов поиграть ещё немного, покуда она доделает оставленную работу.
Значит, всё. Короткая выдалась радость.
«Стоило ли, — наверняка спросил бы кто-нибудь, узнав про тайного слушателя, — бежать так далеко, чтобы посидеть полчаса, а потом брести обратно?»
«Да», — без тени сомнения скажу в ответ. Ведь тот, кто спрашивает, давно позабыл дивную прелесть немножечко грустных маминых сказок. Только в них хочется верить, не сомневаясь ни в одном слове, запоминать от первого до последнего слога. Потому что расскажет их ваша мама. Может быть, приукрасит сюжет ради красного слова, но ей вы всегда будете верить хоть самую чуточку.
Убедившись в том, что дети убежали далеко, а женщина скрылась в доме, я осторожно выберусь из своего убежища и пойду домой через сказочно-летний О’Дельвайский вечер.

    …С тех пор прошло уже много лет, и ни одна из этих сказок не воплотилась в жизнь.
Братишка не стал великим бойцом — через год загрызла бешеная собака.
Но самой страшной, горькой, неправильной, невозможной оказалась её последняя ложь: мама, заснув в ту ночь, больше не встала.
Никогда.