Я купил её на рынке. Славное звонкое пение трелями разносилось по площади. Канарейка была
удивительной. Казалось, она сошла с картинки и смотрит на тебя умными внимательными глазами.
А от её пения хотелось бежать босиком по лужам, смеяться и прыгать от радости. Как будто
рядом с её клеткой было написано "Продаётся счастье. Недорого." Если бы хозяин повесил такую табличку - ему не было бы отбоя от желающих приобрести счастье. Но там была табличка "Канарейка обыкновенная", написанная небрежно от руки. Хозяин птицы был странным равнодушным человеком. Но мне показалось, что продаётся именно счастье.
- Почём?
- Да немного. Она меня так достала своим пением, никогда не замолкает.
- Но ведь это так красиво!
- Поверь мне, это начинает быстро надоедать, когда слушаешь её целый день, - хозяин недовольно поморщился, - я уже был готов её зажарить если честно. Но если тебе нравится - бери.
- Возьму. Она прекрасна. А её пение - это как шум водопада или же как шелест берёзовой рощи на ветру. Так натурально и так загадочно.
Хозяин, выслушав меня, долго смотрел на канарейку, потом вдруг выражение его лица изменилось.
- А знаешь, я пожалуй не буду её продавать, я к ней привык. Кто мне ещё так будет действовать на нервы?
- Хм... это что, трюк, чтобы поднять цену? Я дам больше. Я беру её. Вот.
Я отсчитал сумму в полтора раза больше той, что была указана в ценнике.
- Всё равно не отдам. Нет. Она моя, - хозяин свирепо посмотрел на меня, и я подумал, что это вызов.
- Тогда вот. Что скажешь? - я удесятерил сумму, опустошив свой кошелёк, - ты пойми, она мне правда нужна.
- Хм..., - он долго тоскливо смотрел на неё, - ладно, бери, любитель пения. Я себе ещё куплю, если понадобится. Эх...
Он отдал мне клетку.
Радостный я шёл домой. Я поставил клетку на балконе и купил самой хорошей еды. На рассвете канарейка заливалась трелями.
Это было восхитительно. Я мог слушать её часами, пребывая в каком-то неведомом мне трансе. Иногда я выпускал её полетать по залу. Она летала по комнате и пела. Иногда я даже плакал от радости, глядя на неё. Каждое утро я просыпался от её пения. И мне ничего больше не было нужно.
Казалось, канарейка просто чувствовала, что мне нужно, и тон её пения всегда соответствовал моему внутреннему состоянию, улучшая его.
Спустя какое-то время я начал замечать, что её песни становятся тоскливыми. Она смотрела в сторону леса с балкона и пела песни, напоминающие мне больше плач, чем её весёлые трели. Летая по комнате, она садилась у закрытого окна и начинала тихо щебетать, глядя
на меня своими маленькими глазками. Мне уже не было хорошо. Я начинал переживать за неё. Я понимал, чего она хочет.
Она хотела свободы. Свободы от людей, хозяев, хотела общества таких же птичек, как она сама, и больше её ничего не интересовало.
А я не хотел отпускать её. А кто же будет мне петь? Ведь я так привык. А пение тем временем становилось всё глуше.
И однажды она умолкла. Просто молчала, сидя в клетке. Я больше так не мог. Я открыл её и взял на руки. Прощаться с тем, что дорого, очень тяжело.
Ты оставляешь частичку себя, хорошую часть. Но иначе нельзя. Лети, моя милая маленькая птичка! Я разжал ладони, и увидел, как она взмыла ввысь.
Я больше никогда не видел её. Но иногда по утрам то ли во сне, а то ли наяву... мне казалось, что за окном разносилось знакомое звонкое пение...
|